Homo Incognitus: Автокатастрофа. Высотка. Бетонный остров (сборник)
Шрифт:
В коридоре появились молодая женщина в пеньюаре и врач в белом халате. Они вышли из дверей частной палаты, зарезервированной для «друзей» больницы: персонала и их родственников. Мужчину я часто видел прежде – под белым халатом у него всегда была голая грудь, и он выполнял поручения не более благородные, чем я. Я подозревал, что это интерн, проходящий практику в больнице аэропорта. В крепких руках он нес портфель с фотографиями. Щеки с оспинами ходили ходуном – врач жевал жевачку. Я внезапно подумал, что он торгует в палатах неприличными фотками – порнографическими рентгеновскими снимками – и сомнительными анализами мочи. На голой груди мужчины светился медный медальон на черной шелковой нитке, однако главной его приметой был шрам ото лба ко рту – память о каком-то страшном акте насилия. Он, похоже, относился к новой породе молодых амбициозных врачей-конъюнктурщиков.
Доктор осмотрел меня с ног до головы, с интересом отмечая все повреждения, но меня больше привлекла молодая женщина, которая шла, опираясь на палочку. Трость была ей явно ни к чему, а просто позволяла склонить голову лицом к плечу и скрыть синяк, украшавший правую скулу. Последний раз я видел эту женщину, когда она сидела в машине «Скорой помощи» рядом с телом мужа и глядела на меня с холодной ненавистью.
– Доктор Ремингтон… – Не размышляя, я назвал ее по фамилии.
Она подошла ко мне, перехватив трость так, словно собиралась врезать мне по физиономии, и повернула голову, выставив рану напоказ. У двери в палату она помедлила, ожидая, что я уступлю дорогу. Я разглядывал шрам на ее лице, шов невидимой молнии в три дюйма длиной, от правого глаза до уголка рта. Вместе с носогубной складкой этот шов продолжал узор линий на нежной ладони. Читая по этим линиям воображаемую биографию, я представлял ее шикарной, но переутомленной студенткой; ее долгая юность привела к диплому врача и серии неясных сексуальных отношений, счастливо завершившихся эмоциональным и генитальным союзом с мужем-инженером. Частокол морщинок под нижней губой уже отмечал арифметику вдовства, по которой выходило, что больше ей любимого не найти. Под розовым халатом угадывалось сильное тело – грудная клетка прикрыта белой повязкой от одного плеча до противоположной подмышки, как в классическом голливудском бальном платье.
Решив игнорировать меня, она строго прошла по переходному коридору, гордо неся свой гнев и свою рану.
В оставшиеся дни в больнице я больше не сталкивался с доктором Хелен Ремингтон, но, лежа в пустой палате, постоянно представлял аварию, которая нас свела. Между мной и этой скорбящей молодой женщиной возникло мощное эротическое чувство, как будто проникнув в ее влагалище посреди металлических ящиков и белых кабелей рентгеновского кабинета, я каким-то образом вернул бы ее мужа из мертвых, соединяя воедино левую подмышку доктора Ремингтон, хромированную стойку рентгеновской камеры и наши гениталии.
Пришла Кэтрин. Глядя светлыми глазами в увитое цветами окно, она, намылив ладонь мылом из моей тумбочки, начала ласкать мой член, держа в левой руке сигарету незнакомой марки. Без предупреждения Кэтрин заговорила о моей аварии и полицейском расследовании. Она описала повреждения автомобиля с дотошностью очевидца, почти добив меня зловещим описанием разбитой решетки радиатора и кровавых пятен на капоте.
– Тебе следовало пойти на похороны, – сказал я.
– Не получилось, – с готовностью ответила она. – Мертвых хоронят слишком быстро, могли бы несколько месяцев придержать. Я была не готова.
– А Ремингтон был готов.
– Видимо, да.
– А его жена? – спросил я. – Женщина-доктор? Ты ее навещала?
– Не смогла. У нас слишком много общего.
Кэтрин уже видела меня в новом свете. Чувствовала ко мне уважение или даже зависть, ведь я убил человека – почти единственным способом, каким сейчас можно законно убить. В автокатастрофе смерть организована по векторам скорости, насилия и агрессивности. Шрамы над разбитой левой коленной чашечкой точно повторяли контуры выключателей дворников и габаритных огней. Я двигался к оргазму, и Кэтрин начала домыливать ладонь каждые десять секунд, забыв про сигарету и сосредоточившись только на этом отверстии моего тела, как медсестра, которая занималась мной в первые часы после аварии. Когда сперма брызнула в ладонь Кэтрин, она крепко обхватила мой член, словно первый оргазм после аварии был небывалым событием. Ее восторженный взгляд напомнил мне горничную-итальянку, нанятую руководителем миланского рекламного агентства, с которым мы однажды летом гостили в Сестри-Леванте. Чопорная старая дева нянчила двухлетнего малыша, постоянно целуя маленький пенис и посасывая головку, чтобы он наполнился кровью, а потом демонстрировала его с небывалой гордостью.
Я
Глава 5
– Ты собирался вести? Но твои ноги Джеймс, ты ведь еле ходишь!
Когда мы неслись по свободному Вестерн-авеню под семьдесят миль в час, Кэтрин без остановки говорила успокаивающим тоном отчаявшейся жены. Я откинулся в упругом сиденье спортивной машины Кэтрин, радостно наблюдая, как она пытается откинуть светлые волосы от глаз, то и дело отрывая худенькие руки от крохотного руля в леопардовом чехле. После моей аварии Кэтрин стала водить хуже, а не лучше, словно убедилась, что невидимые силы вселенной простят ей безалаберную гонку по скоростным бетонным трассам.
Я успел в последний момент показать на грузовик, нависший над нами; прицеп-рефрижератор мотался на перекачанных шинах. Кэтрин поставила ножку на педаль тормоза, объезжая грузовик по медленной полосе. Я отложил брошюру компании по прокату автомобилей и посмотрел через ограду на пустынные взлетно-посадочные полосы аэропорта. Казалось, над потрепанным бетоном и неухоженными газонами царит безмятежный покой. Стеклянные стены зданий терминала и многоэтажные парковки за ними принадлежали зачарованному царству.
– Ты берешь машину напрокат – надолго?
– На неделю. Я буду рядом с аэропортом. Ты сможешь следить за мной из своего офиса.
– Обязательно.
– Кэтрин, мне нужно чаще выходить. – Я ударил кулаками в лобовое стекло. – Я не могу вечно сидеть на веранде – начинаю чувствовать себя цветком в горшке.
– Я понимаю.
– Нет, не понимаешь.
Меня на такси привезли домой из больницы, и вот уже неделю я сидел в раскладном кресле на балконе квартиры и глядел через анодированные перила на незнакомый пейзаж десятью этажами ниже. В первый день я с трудом узнал бесконечный ландшафт бетона и конструкционной стали, протянувшийся от автострады с южной стороны аэропорта мимо длинных взлетных полос до новых жилых кварталов вдоль Вестерн-авеню. Наш дом на Дрейтон-парк стоял в миле к северу от аэропорта, в милом островке современных жилищных комплексов, удачно расположенных автозаправок и супермаркетов, отделенном от громады Лондона вспомогательным отрогом кольцевой автодороги. Я глядел на громадную живую скульптуру – дорожное полотно находилось чуть ли не выше балконных перил, на которые я опирался, – и этот надежный исполин помогал мне сориентироваться, заново обрести чувство скорости, цели и направления. Жилища наших друзей, магазин, в котором я покупал вино, маленький кинотеатр, где мы с Кэтрин смотрели американское авангардистское кино и немецкие учебные фильмы по сексу, – все здания лепились к ограде автострады. Я понял, что человеческое население этого технологического ландшафта больше не является доминантой, не определяет границы. Милая встреча с Френсис Уэринг, скучающей супругой моего делового партнера, в местном супермаркете, домашние ссоры наших обеспеченных соседей по дому, все надежды и мечты жителей тихого пригорода, пропитанного тысячами измен, меркли перед грубой реальностью насыпей автострады, их неизменной и неколебимой геометрией и перед четкими площадками стоянок.
Когда Кэтрин везла меня домой из больницы, я отметил с удивлением, как изменился в моих глазах сам образ автомобиля, словно моя авария обнажила его истинную натуру. Прислонившись к заднему окну такси, я чувствовал, что дрожу от волнения при виде транспортных потоков на перекрестках Вестерн-авеню. Отблески вечернего света, отраженного хромированными панелями, впивались в кожу. Тяжелый джаз радиаторных решеток, движение машин в сторону лондонского аэропорта по залитым солнцем полосам, обстановка на улицах и дорожные указатели – все казалось угрожающим и сверхреальным, захватывающим, как автоматы для пинбола из зловещей галереи игральных автоматов.