Homo Incognitus: Автокатастрофа. Высотка. Бетонный остров (сборник)
Шрифт:
– И зачем ты нас сюда позвал? – спросила Кэтрин. – Я думала, мы оба больше не сможем и смотреть на автомобили.
– По крайней мере на такой, миссис Баллард.
– Воэн преследует тебя? – спросил я у Кэтрин. – Тот, с которым ты говорила в больнице.
– Он назвался полицейским фотографом. Что ему надо?
Я с трудом выдержал взгляд Карен. Она смотрела на меня, как хищный зверь из-за серебряных прутьев.
– Его видели на месте аварии?
– Понятия не имею. Ты решил устроить для него еще одну катастрофу? – Кэтрин обошла вокруг машины и присела на переднее пассажирское сиденье, еще пахнущее по-магазинному винилом.
– Я вообще не думаю об аварии.
– Ты слишком увлекаешься
А я думал о контрасте между ее откровенной позой и стеклянными стенами зданий аэропорта, блеском новой, с иголочки, машины. Сидя в точной копии машины, в которой я чуть было не убился, я видел помятые крылья и радиаторные решетки, вздыбившийся капот. Треугольник лобка Кэтрин напомнил мне, что первый половой акт в новой машине еще впереди.
На полицейской стоянке в Нортхолте я показал пропуск охраннику, этому смотрителю музея развалин. Я медлил, словно муж, забирающий жену со склада странных извращенных грез. Десятка два разбитых автомобилей были припаркованы на солнце у задней стены заброшенного кинотеатра. На другой стороне асфальтовой площадки стоял грузовик с совершенно смятой кабиной, словно само пространство вдруг сомкнулось вокруг тела водителя. Расстроившись из-за перекореженной кабины, я двигался от машины к машине. Первая – синее такси, получившее удар рядом с левой фарой. С одного бока корпус остался целым, с другого – переднее колесо было вдавлено в пассажирское отделение. Рядом стоял белый седан, по которому проехался какой-то громадный грузовик; следы гигантских шин остались на мятой крыше, вдавленной между сиденьями до рычага коробки передач.
Я узнал собственную машину. Буксировочные тросы еще оставались на переднем бампере, кузов был забрызган маслом и грязью. Я заглянул через окна в салон, проведя рукой по грязному стеклу, встал перед машиной на колени и уставился на помятые крылья и решетку радиатора. Несколько минут я смотрел на битую машину, пытаясь воссоздать ее заново. Ужасные события промелькнули у меня в мозгу на спущенных шинах. Больше всего меня удивили масштабы повреждений. Во время столкновения капот вздыбился над моторным отсеком, скрыв от меня подробности. Оба передних колеса и двигатель вдавились в отделение водителя, погнув пол. На капоте остались пятна крови, черные засохшие струйки тянулись к дворникам; крохотные темные пятнышки покрывали сиденье и руль. Я подумал о мертвеце, лежавшем на капоте автомобиля. Кровь, текущая по смятой нитрокраске, была мощнее, чем сперма, стынущая в его яичках.
Двое полицейских шли по площадке с черной немецкой овчаркой. Когда они миновали меня, я отпер водительскую дверь и с усилием ее распахнул.
Я опустился на покосившееся пыльное сиденье, втиснувшись перед подавшейся вперед рулевой колонкой. Потом втянул в машину дрожащие ноги и поставил ступни на педали, так вылезшие из моторного отсека, что колени прижались к груди. Приборная панель с треснувшими циферблатами часов и спидометра вмялась. Сидя в разбитом салоне, я пытался представить самого себя в момент столкновения, понять, как нарушилась связь между моим телом и защищающей его технологией. Я вспомнил, как ходил с близким другом в Имперский военный музей, вспомнил, какую грусть навевал фрагмент кабины японского истребителя «Зеро» времен Второй мировой. Путаница электрических проводов и паутина рваного брезента на полу передавали одиночество человека на войне. Мутный триплекс фонаря кабины хранил маленький уголок тихоокеанского неба и рев разогревающегося двигателя истребителя на палубе авианосца.
Полицейские играли с собакой на площадке, а я открыл бардачок. Внутри, покрытые грязью и обломками пластика, лежали вещи, которые
Металлическое блюдечко пепельницы выскочило мне на колени, осыпав дюжиной окурков с пятнами помады. Каждая сигарета, выкуренная Ренатой по дороге из офиса к ней домой, напоминала мне о том или ином половом акте между нами. Глядя на этот маленький музей возбуждения и возможностей, я понял, что смятый салон автомобиля, будто специально модифицированный для жуткого калеки, в ближайшем будущем подходит мне идеально.
От ворот послышался голос полицейского, и в лобовое стекло я увидел женщину в белом плаще – она ходила среди разбитых машин. Появление здесь привлекательной женщины отвлекло меня от грез над дюжиной окурков. Женщина подошла к соседней машине – разбитому в серьезном столкновении кабриолету. Умное лицо утомленного врача, широкий лоб, прикрытый волосами…
Не думая, я хотел было вылезти из машины, но замер за рулем. Хелен Ремингтон отвернулась от разбитого кабриолета и взглянула на капот моего автомобиля, явно не узнавая машину, убившую ее мужа. Подняв голову, она увидела в пустом лобовом стекле меня – я сидел за погнутым рулем среди высохших пятен крови ее мужа. Выражение глаз почти не изменилось, однако рука непроизвольно поднялась к щеке. Хелен оценила повреждения моей машины, переводя взгляд от смятого радиатора к задранному рулю в моих руках. Затем она провела краткий осмотр меня самого – терпеливым взглядом врача, столкнувшегося с трудным пациентом, набравшим целый букет симптомов.
Женщина двинулась к разбитому грузовику. Меня снова потрясли ее ноги – внутренняя поверхность бедер, обрамляющих широкий лобок, развернута, словно открываясь ряду разбитых машин. Она ждала, что я приду на полицейскую стоянку? Я понимал, что некоторая враждебность между нами неизбежна, но в голове уже рождались другие чувства: жалость, эротичность, даже странная ревность к мертвецу, которого знала она, но не знал я.
Хелен вернулась; я поджидал ее на покрытом масляными пятнами асфальте.
Она кивнула в сторону поврежденных машин:
– После такого как люди могут хотя бы смотреть на автомобили, не говоря уж о вождении?
Я промолчал, и она тихо добавила:
– Я хочу найти машину Чарльза.
– Ее здесь нет. Наверное, еще в полиции. Их эксперты…
– Мне сказали, она здесь. Утром сказали. – Хелен критически оглядела мой автомобиль, словно пораженная кривой геометрией. – Это ваша машина?
Рукой в перчатке она коснулась решетки радиатора, ощупала оторвавшуюся хромированную стойку, словно пыталась разыскать следы присутствия мужа среди пятен крови. Я не разговаривал с этой усталой женщиной и чувствовал, что должен выразить формальные соболезнования по поводу смерти ее мужа и ужасного акта жестокости, объединившего нас. И в то же время рука в перчатке на поцарапанной хромированной поверхности вызывала острое сексуальное возбуждение.
– Вы порвете перчатку. – Я отвел ее руку от радиатора. – Не стоило нам сюда приходить. Странно, что полиция вообще не перекрыла вход.
Крепкое запястье женщины прижалось к моим пальцам в каком-то несговорчивом раздражении, словно она репетировала физическое отмщение мне. Ее глаза разглядывали черное конфетти, рассыпанное по капоту и сиденьям.
– Вы сильно пострадали? – спросила Хелен. – Кажется, мы виделись в больнице.
Я не в силах был произнести ни слова, глядя, как она почти навязчиво прижимает волосы к щеке. Ее сильное тело, нервное и сексуальное, образовало крепкое единение с помятой и покрытой грязью машиной.