Хомо пробкиенс
Шрифт:
И утренние пробки - без неё.
Внезапно я понимаю, что плата слишком высока. Невозможно променять её дальнюю - прекрасную, совершенную, недосягаемую - на настоящую, какой бы она ни была.
Я разворачиваюсь и молча ухожу. Я ещё успеваю увидеть, так тускнеют, гаснут синие глаза Незнакомки.
Но я уже затаённо предвкушаю завтрашнее утро.
Завтрашнюю пробку.
Десять тысяч знаков после запятой
"Сегодня, кажется, надолго застряли. Авария там, что ли... четыре сюда и два запоминаем... ага, семёрочка получается."
Чечевицын вписал аккуратную цифру, удовлетворённо вздохнул и откинулся на жёсткую спинку троллейбусного сиденья. До десяти тысяч знаков оставалось совсем немного.
Число Пи поразило Чечевицына ещё в те годы, когда он носил пионерский галстук и зубрил Некрасова. Поразительное мистическое число-которое-нельзя-посчитать было так непохоже на всю чечевицынскую раз и навсегда определённую жизнь, что дух захватывало. Оно казалось дверью в иную реальность, где люди, например, умели бы летать.
Чечевицын и сам не знал, зачем ему понадобилось бы летать. Если поразмыслить, то у него и по бегу всегда были тройки, а уж полёт он бы точно завалил. Но пусть тогда не летать, а что-нибудь эдакое... что-нибудь совершенно невероятное.
Он рисовал значок Пи на стенах в подъезде, как другие писали названия рок-групп. Он придумывал истории, в которых был Рыцарем числа Пи. Середина этих историй всегда была довольно туманной, но Рыцарь, ясное дело, всегда побеждал "ненаших".
А потом он наткнулся в школьной библиотеке на журнал, раскрытый на статье с кучей формул. Уверялось, что некий Лейбниц (Лейбниц! Сама фамилия звучала фантастически) составил формулу для вычисления числа Пи вручную - всего лишь сумму из коротеньких чисел, понятную даже Чечевицыну:
Пи=4-4/3+4/5-4/7+4/9...
Он бросился переписывать. Старательно вывел многообещающие точки в конце... и благополучно потерял бумажку на следующий же день. Однако, волшебная формула не забылась, а только канула на дно чечевицынской памяти, чтобы всплыть через тридцать лет и поломать всю его жизнь.
К этому времени пионер Чечевицын вырос, обзавёлся женой, двумя детьми, вислыми щеками и материально ответственной должностью. В один прекрасный момент между сытным ужином и новостной программой он вспомнил волшебную формулу и зачем-то решил проверить...
Первые результаты его разочаровали. Неуловимое Пи получалось равным 2.66, потом 3.46, потом снова 2.89, а потом 3.34. То ли Лейбниц обманывал, то ли Чечевицын что-то перепутал.
Но он не сдавался. За неделю он дошёл до слагаемого -4/159. Число Пи всё равно выходило непривычным: 3,1290931 и так далее. Чечевицын перепроверил ещё раз... и продолжал считать дальше.
С тех пор вся его жизнь вывернулась наизнанку. Чечевицын купил толстую тетрадь в крапчатой обложке и старательно, механическим карандашом вписывал новые цифры. Стирал и переписывал снова.
Он поставил себе цель - вычислить десять тысяч знаков после запятой.
Чечевицын невидяще проводил глазами человека в светлом плаще, который перебегал дорогу, разбрызгивая лужи. В руках человек держал розу, а лицо у него было таким целеустремлённым, точно он собирался прямо с утра делать предложение даме сердца. Троллейбус снова дёрнулся и замер. В салоне ощутимо воняло палёной резиной.
"Та-ак, теперь минус четыре на... надо бы не забыть Мишке за сапогами зайти в выходные. Холодно уже, зима на носу, а на работе никак не затопят. Николаичу что, у него в кабинете обогреватель... и единичку запоминаем."
Жене Чечевицын рассказывать про число Пи стеснялся. Жена у него была натурой утончённой, и чечевицынского восхищения цифрами не поняла бы. Наверняка отправила бы за картошкой или ковры выбивать, раз у него время на подобные глупости остаётся.
Так что на вопросы Чечевицын отвечал, что, мол, отчёт для работы делает.
На работе вычислять тоже не выходило. Начальник раз застукал Чечевицына с крапчатой тетрадью и заподозрил халтурку. Кричать Николаич умел и любил, на совесть давил мастерски; Чечевицын лишился премии, но число Пи не предал.
Летом, пока Мишка был маленький, Чечевицын брал заветную тетрадь на прогулку. Запускал карапуза в песочницу, пристраивался на лавочке и принимался за подсчёты. Окрестные мамашки тайком крутили пальцами у виска, хихикали в ладошки, но в целом Чечевицына одобряли - не пьёт, не курит, а что цифирьки в тетради выводит, так может, изобретает что полезное.
Но Мишка вырос, жена начала подозревать неладное: отчёты-отчётами, а почему в должности не повышают! Осталась Чечевицыну для души одна дорога до работы и обратно. Благо, пробки становились всё напряжённее, и былые двадцать минут в пути превращались в сорок, а то и подбирались к часу.
С год назад один из сослуживцев купил машину. Обновкой он гордился безмерно - даже за сигаретами на машине ездил, а поскольку жил через два дома от Чечевицына, то прихватывал его по дороге на работу.
Ровно три раза.
Сослуживец оказался чудовищным энтузиастом и нестерпимым болтуном, к тому же безостановочно курил. Но это было бы ещё полбеды. Настоящая беда заключалась в том, что Чечевицыну негде стало считать число Пи.
Он часами не мог уснуть: карандашные цифры роились в голове рассерженными мухами. Пальцы зудели и просились схватиться за карандаш. Он не чувствовал вкуса того, что ел, он стал рассеянным и раздражительным.
На четвёртый день Чечевицын вышел из дому часом раньше.
Теперь у него была заветная дорога до работы и почти час в пустой конторе. Любопытствующим он объяснял, что изучает английский язык. И даже показывал выкопанный в глубине конторского шкафа растрёпанный учебник Бонка.
Чечевицын был почти счастлив.
"Жена шубу требует. Хотя бы искусственную. А Николаич опять премию не дал. Гад. А ей, понятно, шуба нужна, она ж с людьми работает, не то, что я - с бумажками..."