Homo sum (Ведь я человек)
Шрифт:
— Приготовьтесь услышать нерадостную весть, — ответила Сирона, глядя с боязнью и грустью на Петра и Дорофею, точно считая долгом извиниться в том, что не могла скрыть. — Поликарп упал на камень и разбил себе голову. Сегодня утром, прежде чем уйти в крепость, Павел принес его ко мне и просил ухаживать за ним. Я старательно смачивала его рану, и к полудню он открыл глаза, узнал меня и сказал, что вы будете беспокоиться о нем. К ночи он заснул, но, кажется, у него довольно сильный жар, и когда Павел вернулся, я тотчас же собралась, чтобы
Глубокое сострадание слышалось при ее рассказе в нежном звуке ее голоса, и слезы навернулись у нее на глазах, пока она сообщала родителям о несчастии, случившемся с их сыном.
Рассказ Сироны звучал для Петра и Дорофеи точно песнь о свидании и надежде, пропетая певцом в черной одежде и с арфою, обвитою черным флером.
— Живее, живее, Марфана! — воскликнула Дорофея, и глаза ее заблистали. — Живее приготовь корзину с перевязками! Лекарство я изготовлю сама!
Петр приблизился к Сироне и спросил ее тихо:
— Правда, что ему не хуже? Действительно можно надеяться на спасение, и Павел…
— Павел говорит, — прервала его Сирена, — что при хорошем уходе он поправится в несколько недель.
— И ты можешь свести меня к нему?
— О я, я! — воскликнула галлиянка, ударив себя по лбу. — Мне, верно, уж не удастся найти дорогу к нему; я не запомнила ни одной приметы. Но постой! До нас один отшельник из Мемфиса, который умер несколько недель тому назад…
— Старик Серапион? — спросил сенатор.
— Да, да, так его звали! — воскликнула Сирона. — Ты знаешь его пещеру?
— Да откуда же мне знать? — возразил Петр. — Но, может быть, Агапит…
— Ключ, у которого я черпала воду для Поликарпа, Павел называл ключом Куропаток.
— Ключ Куропаток, — повторил сенатор, — знаю! — Глубоко вздохнув, схватил он посох и крикнул Дорофее: — Приготовь лекарство, перевязки и лучшие носилки; дай также факелы, а я зайду к соседу Магадону и попрошу у него нескольких рабов.
— Позволь мне пойти с тобой, — просила Марфана отца.
— Нет, нет, оставайся с матерью.
— Неужели ты думаешь, что я буду здесь ждать? — спросила Дорофея. — Я иду с вами.
— И здесь для тебя довольно дела, — возразил Петр, останавливая ее, — а идти ведь придется скорым шагом.
— Я, конечно, только задержала бы вас, — сказала озабоченная мать с глубоким вздохом, — но возьми с собой Марфану, у нее счастливая, легкая рука.
— Пусть будет по-твоему, — согласился сенатор и вышел. Пока мать и дочь суетились, приготовляя все необходимое, они, однако, находили время обращаться неоднократно к Сироне с ласковыми словами и разными вопросами; Марфана успела даже, не прерывая своей работы, подать ей ужин; но утомленная Сирона едва прикоснулась к пище.
Когда же Марфана уложила в корзину лекарство и холстяные перевязки, два кувшина с вином и с чистой водой, Сирона сказала:
— Теперь одолжи мне пару хороших сандалий, потому что мои совсем изорвались, а босиком я не могу идти за мужчинами по острым камням.
Марфана только теперь заметила кровь на ноге своей подруги, сняла поспешно лампу со стола, поставила ее на пол и воскликнула, став на колени и коснувшись рукою ее нежной белой ноги, чтобы осмотреть повреждение на подошве:
— Боже мой, да тут три большие, глубокие раны! Сейчас же был принесен умывальник с водой; Марфана тщательно омыла раны, и пока она опытною рукою перевязывала больную ногу, Дорофея подошла к ним и сказала:
— Если бы Поликарп был уже здесь, этого полотна хватило бы, чтобы перевязать вас обоих.
Нежный румянец вспыхнул на щеках Сироны, Дорофея испугалась своих собственных слов, а Марфана пожала тайком руку галлиянки.
Когда перевязка была окончена, Сирона попробовала пройтись, но это далось ей так трудно, что Петр, вернувшийся со своим другом Магадоном, его сыновьями и несколькими рабами, запретил ей наотрез идти с ними на гору. Он был уверен, что найдет сына и без нее, потому что один из людей соседа не раз носил старику Серапиону хлеб и масло и знал хорошо его пещеру. Уже собираясь уходить, он шепнул жене несколько слов, подошел вместе с нею к Сироне и спросил:
— Ты знаешь, что случилось с твоим мужем? Сирона кивнула:
— Я уже слышала все от Павла. Теперь я совсем покинута!
— Нисколько, — сказал Петр. — Под нашей кровлей ты найдешь защиту и любовь, как в доме родного отца, если только захочешь у нас остаться. И благодарить не за что, потому что мы глубоко в долгу перед тобой! До свидания, жена! Хорошо было бы, кабы Поликарп был уже здесь и ты уже осмотрела бы его рану. Пойдем, Марфана, каждая минута дорога!
Когда Дорофея и Сирона остались вдвоем, первая сказала:
— Теперь я пойду и приготовлю для тебя постель, потому что ты, наверное, страшно устала.
— Нет, нет, — просила Сирона, — я буду ждать вместе с тобой, я все равно не засну, пока не узнаю, что с ним.
Эти слова были произнесены с такою живостью и теплотой, что дьяконисса с чувством благодарности пожала руку молодой женщине. Вслед за тем она сказала:
— Я пока оставлю тебя в одиночестве; у меня так тяжело на сердце, что мне хотелось бы помолиться о помощи для него и о бодрости и силе для меня самой.
— Возьми меня с собою, — сказала тихо Сирона. — В моей беде я открыла душу вашему доброму, любвеобильному Богу, и не хочу более молиться иным богам. Уже одна мысль о Нем подкрепляет и утешает меня, и если когда-либо, то именно в этот час я нуждаюсь в Его милосердной помощи.
— Дитя мое, дочь моя! — воскликнула глубоко растроганная дьяконисса, наклонилась к Сироне, поцеловала ее в лоб и в губы и повела за руку в свою уединенную спальню.
— Здесь я люблю молиться, — сказала она, — хотя здесь нет ни иконы, ни алтаря. Мой Бог повсюду, Он везде со мною.