Homo sum (Ведь я человек)
Шрифт:
Эти слова были услышаны некоторыми анахоретами, и когда боевой крик и шум битвы стали слышаться все ближе и ближе, и один начал повторять другому, что их убежище сделается средоточием сражения, тогда перепугавшиеся отшельники оставили свои места, назначенные им по распоряжению Павла, начали бегать и суетиться, несмотря на строгие выговоры александрийца, и наконец большинство присоединилось к старым и слабым, хвалебное пение которых становилось все жалобнее и жалобнее по мере приближения опасности.
Громче всех голосил
— Чего ты хочешь от нас бедных, о Господи? Когда Моисей покинул на этом месте Твой избранный народ только на сорок дней, народ этот тотчас же отпал от Тебя, а мы, мы и без вождя проводим жизнь в служении Тебе, и отреклись от всего, что радует сердце, и взяли на себя всякое страдание, чтобы угодить Тебе! И вот вокруг нас опять беснуются эти гнусные язычники и перебьют нас. Это ли достойная награда за нашу борьбу и за наше неустанное подвижничество?
Остальные анахореты вторили жалобам саита; Павел же стал посреди их, начал упрекать их за малодушие и упрашивал их теплыми, убедительными словами вернуться на назначенные места, чтобы, по крайней мере, стена на более доступном западном склоне не оставалась без охраны, и крепость не могла сделаться легкой добычей для врага, от которого нечего было ждать пощады.
Некоторые из анахоретов собрались уже было последовать увещанию александрийца, как вдруг у самого подножия их убежища раздался страшный вой, боевой крик блеммийцев, которые преследовали фаранитов.
В ужасе столпились они снова, и сириец Салафиил, решившийся подойти к краю обрыва и заглянувший через плечо Стефана на равнину, вдруг кинулся назад к товарищам с криком:
— Наши бегут!
Тогда Геласий завопил, ударяя себя в грудь и хватаясь за свои черные кудри:
— Господи Боже, что Ты хочешь от нас? Или стремление к правде и добродетели так суетно и тщетно, что Ты обрек нас на смерть и не хочешь заступиться за нас? Если мы будем побеждены язычниками, то безбожие и грубая сила будут кичиться, что одержали победу над благочестием и истиной!
Вне себя и совершенно растерявшись, Павел отвернулся от них и глядел со Стефаном на ход битвы.
Блеммийцы явились в большом числе, и натиск их, которому фараниты должны были уступить только для виду, был так силен, что и они с подкреплениями, присоединившимися к ним на равнине, не могли выдержать его и были оттеснены к самому оврагу скорого пути.
— Выходит не так, как следовало, — сказал Стефан.
— И эта ватага трусов, эти скоты, — крикнул Павел в ярости, — оставили стену без защиты и богохульствуют, вместо того чтобы быть настороже или биться с врагами.
Анахореты увидели его движение, выражавшее полное отчаяние, и Сергий закричал:
— Неужели все нас покидают? И терновый куст не возгорается, и пламя его не пожрет злодеев? И гром молчит? Где молнии, обвивавшие вершину
— Сила Господня, — воскликнул Дула, — бездействует. И в каком сомнительном свете является наше благочестие, если Господь поступает с нами так, как будто мы совсем недостойны Его милости!
— Так оно и есть, — крикнул Павел, который услышал последние слова и как раз вел, или, вернее сказать, нес Стефана к оставленной без защиты восточной стене, — так оно и есть, ибо вместо того чтобы сопротивляться врагам, вы богохульствуете и позорите сами себя постыдной трусостью! Взгляните на этого больного старца, который готовится защищать вас, и повинуйтесь без ропота моим приказаниям, или, клянусь кровью святых мучеников, я потащу вас за волосы и за уши на ваши места и…
Но он вдруг остановился, потому что угроза его была прервана громким голосом, которым окликнул его кто-то у подножия стены.
— Это Агапит, — сказал Стефан. — Проведи меня к валу и посади там!
Павел не успел еще исполнить желание своего друга, как увидел уже перед собою величественную фигуру епископа.
Агапит, родом из Каппадокии, был в молодости воином. Он едва еще перешел за предел старческого возраста и был бдительным руководителем своей общины.
Когда вся фаранская молодежь выступила против блеммийцев, он не мог найти себе покоя в оазисе и, приказав пресвитерам и дьяконам молиться в церкви с женщинами и оставшимися мужчинами за бойцов, сам пошел с проводником и двумя аколитами на гору, чтобы смотреть на битву.
Когда все священнослужители и жены пытались его удержать, он возразил им:
— Где стадо, там должен быть и пастырь!
Не будучи никем замечен, он дошел до стены крепости и услышал гневные слова Павла.
Сверкая глазами, стоял он теперь перед александрийцем и, грозно подняв руку, крикнул ему:
— Так-то отверженный дерзает говорить со своими братьями? Поборник сатаны осмеливается повелевать борцам Господним? Тебе хотелось бы богатырскими руками отвоевать обратно ту славу, которую утратила твоя душа, отягощенная грехом и виною?! Сюда, друзья мои, Господь с нами и не покинет нас!
Павел выслушал с безмолвной покорностью слова епископа и вместе со всеми анахоретами поднял руки, когда Агапит стал посреди их и произнес краткую горячую молитву.
Провозгласив аминь, епископ указал с уверенностью полководца всем, даже самым бессильным и престарелым анахоретам, места у стены и за камнями и воскликнул затем громким голосом, заглушившим шум битвы:
— Докажите сегодня, что вы борцы Всевышнего!
Никто не посмел ослушаться, и, когда все до последнего заняли свои места, он подошел к обрыву и начал внимательно следить за ходом битвы, кипевшей внизу.