Шрифт:
Jonas y la ballena rosada
Дизайн обложки Meethos
Глава I
В один из дней, когда все идет наперекосяк, я осознал, что причина всех моих невзгод – моя жена. Она виновата в моем затяжном унынии, в появлении лысины, в нашей пресной сексуальной жизни, моем профессиональном крахе, свирепом кашле и полном безволии.
По натуре я человек пассивный. Даже обнаружив источник всех своих бед, я ничего не предпринял. Я надеялся на судьбу. Всякий раз, когда жена не возвращалась вовремя с работы и раздавался телефонный звонок, я подходил к аппарату с замиранием сердца. Мне было страшно и одновременно жутко хотелось услышать: «Талия погибла в ДТП». Пару мгновений я представлял
Неуязвимость Талии к авариям не мешала моему воображению обрекать ее на смерть от внезапных болезней. Я специально разобрался в патологии некоторых из них. Самой совершенной была та, что поразила жену одного приятеля. Имя этому чуду аневризма. При ней растягиваются и ослабевают сосуды, например такие крупные, как аорта. Болезнь выбирает молодых. Несчастные годами живут, не подозревая о хрупкости своих кровеносных путей, и в один прекрасный день их внезапный разрыв оборачивается мягкой и безболезненной смертью. Недуг, о котором можно только мечтать, достойный хвалы. Жена приятеля была погребена с улыбкой умиротворения на губах, более сдержанной, чем плохо скрываемый радостный оскал мужа. Аневризма не отбирает красоту, что должно утешать дам. Если бы женщины могли выбирать финал, многие предпочли бы именно такой. Думаю, сон Белоснежки был вызван именно расширением артерий.
Вплоть до сегодняшнего дня я надеялся, что судьба преподнесет мне на блюдечке блаженное вдовство, пока Ликург, коллега по адвокатскому ремеслу, не открыл мне глаза на невиновность Талии.
– Никакой оригинальности! Ты как мои клиенты. Все без исключения винят в своих бедах жен. Они приходят сюда в офис и просят помочь с разводом. Те, что порешительнее, сами бросают супруг и нанимают меня защищать их интересы в суде. Спустя годы выясняется, что, отделавшись от благоверных, никто из них жить лучше не стал – они продолжают барахтаться все в том же дерьме.
Он говорил с таким знанием дела, что убедил бы любого. Меня же его слова не впечатлили. Мы вместе учились в университете. Ликург был худшим студентом на потоке. Когда он сдавал итоговый экзамен, зал был полон любопытствующих. Публика пришла в надежде повеселиться над грандиозными глупостями. Никто не ушел разочарованным. Ликург не истолковал правильно ни одного закона. Гадалка, раскинувшая карты таро, менее изобретательна в ответах, чем Ликург, читающий кодекс. За годы учебы он прибегал к любым средствам, лишь бы сдать экзамен: списывал у соседа по парте, заискивал перед преподавателями. В профессии потребовалось меньше ловкости. В деле недостаток знаний он компенсировал хитростью и пренебрежением этикой – качествами, которые излечивают и гримируют самое дремучее невежество.
Закрыв глаза на недостатки Ликурга, в душе я согласился с его критикой. Обвинять жену в своих проблемах было верхом эгоизма и безрассудства. Однако дух противоречия заставил меня возразить:
– Ты же не станешь отрицать, что, если бы ты был женат на Катрин Денев, то жизнь казалась бы тебе намного интереснее.
Ликург разочарованно вздохнул, как если бы я был ребенком с задержкой в развитии. Он отвел взор в сторону и подпер подбородок руками, попытавшись занять задумчивую стоическую позу. Не справившись с ней, он решил изобразить глубокомысленный взгляд. Его глаза умеют выражать жадность, недоверие, подобострастие, растерянность или панику, но не интеллект. Им не хватает огня, это два погасших уголька.
– Даже женитьбой на королеве шлюх из святейшего вавилонского борделя ты не решишь своих проблем. Ты переживаешь не из-за женщин. Стоит на тебя взглянуть, как становится ясно, откуда твое беспокойство. У тебя кризис тридцатилетия. Классический случай.
– Не хотелось бы тебе возражать, – ответил я. – Но мне уже давно перевалило за тридцать. Мне уже тридцать три.
– Это сути не меняет. К одному он приходит в двадцать восемь, к другому – в тридцать пять.
– А к кому-то и в семь лет, как ко мне. Я был акселератом. Климактерическим ребенком. Коклюш приключился у меня одновременно с радикулитом, – ответил я.
– Сколько ни смейся над моими словами, все равно не поможет.
– Простите, доктор, но я не пойму вашего диагноза. Что за напасть свалилась на меня в тридцатый день рождения?
– Ты еще не заметил? Встретить тридцатилетие – самое большое несчастье. С этого времени ты больше не можешь кутить с чистой совестью. На этом заканчивается праздник жизни. Теперь ты взрослый человек, приятель. Такой же, как лысые старики, толстопузы и реакционеры, которых ты когда-то презирал.
Слова Ликурга прозвучали смертным приговором. С тех пор я не чувствовал себя беззаботным студентом, как раньше. Если существует четкая граница между юностью и взрослой жизнью, то Ликург подтолкнул меня преступить ее. По другую сторону было отвратительно. Там возраст свыше тридцати представлялся неприличным. Когда кто-нибудь допытывался, сколько мне исполнилось, я увиливал от ответа или бессовестно занижал цифру. Меня только что выставили из пристанища молодых. Я изгнанник. Ненавижу мир взрослых. Еще вчера от меня не требовали ни успеха, ни банковских счетов – я слыл перспективным молодым человеком.
Сейчас же, наоборот, никому в голову не придет сказать: «Это выдающийся юноша. Не будем к нему строги – из него еще выйдет толк». Те, кто предрекал мне триумф, сейчас требовали от меня дивидендов в форме свершения своих предсказаний, будто они вложили в меня капиталы. Если бы раньше я колебался с выбором профессии, прыгал с одной работы на другую, то друзья пришли бы на помощь с советами, кампаниями моего спасения, родственники раскошелились бы на психиатра. Тебе исполняется тридцать, и все – ты пропащий человек. Никто за тебя гроша ломаного не даст. Принимаешься за поиски работы, и компании требуют эту нелепую хронологию под названием автобиография. А что, если кто-то не догадывался все это время протоколировать свои достижения? Придется склонить голову перед двадцатидвухлетними кандидатами, начавшими собирать почести с колыбели. Все потому, что мир полон вундеркиндов – гениев, которые в младенчестве были живой пропагандой пользы детского питания, чемпионами в использовании горшка, а в восемнадцать лет били рекорды по IQ в европейских университетах. А чем занимался тем временем я? Пока другие расширяли свои послужные списки, я, по всей видимости, пребывал в спячке. Тот, кто думает, что профессиональную несостоятельность компенсирует успех на любовном поприще, заблуждается. Если раньше, в юности, ты мог обрадовать девушку пластинкой Хулио Иглесиаса, то сегодня она лишь благосклонно улыбнется в ответ на вынутые тобой из кармана кольца с брильянтами. Она способна быстрее ювелира отличить настоящее золото от фальшивого и драгоценные камни от дешевок.
Хотите верьте, хотите нет, но среди этой дисгармонии я позволил себе роскошь влюбиться. Влюбиться платонически, чрезмерно, мучительно и, наверное, неприлично – одним словом помешаться. Страсть разгоралась медленно – от пяток до макушки. Муки я сносил молча, возможно, причиняя их себе самостоятельно. Любовь развивалась в моей душе, подобно тому как некоторые восточные принцы принимают яды в малых дозах для приобретения иммунитета к ним. Так я и поступал со своей опасной девчонкой. Сначала я наслаждался ею на расстоянии, в минимальных дозах. Было приятно. Затем моя фантазия осмелилась на большее. В итоге я проглотил ее полностью, и она жила у меня внутри как влюбленный солитер. Я назвал ее Музой, чтобы вырвать у реальности. Это имя ей не подходило, поскольку никакого художника она не вдохновляла. Самую сильную реакцию, которую она вызывала, была моя продолжительная эрекция. Это возбуждение заставляло меня страдать и приводило в отчаяние. Из-за него я постоянно был не в себе, ходил неряшливый, с помутневшим рассудком, словно меня поцеловала паучиха, яд которой усыпляет и умертвляет.
Ликург заметил мое состояние и спросил:
– Ты что, траву куришь?
– С чего ты взял? – спросил я, прикинувшись наивным.
– У тебя на лице какое-то идиотское выражение, – объяснил он.
Не моргнув глазом, я выдумал для него историю, но сначала предупредил:
– Только никому не рассказывай. Ты должен сохранить все в секрете, а то, если жена узнает, она отправит меня на небеса… Со мной произошла самая обычная история – у меня появилась любовница.
Свою воображаемую возлюбленную я наделил чертами, которые такому неандертальцу, как Ликург, кажутся идеальными. Я обрисовал ему одну из тех девушек, что сами платят за напитки в баре и, дабы не рисковать твоей репутацией, отвозят тебя на отцовской машине в мотель. Они не могут случайно забеременеть, поскольку пользуются сверхнадежными контрацептивами. А если те подводят, они делают аборт, не говоря тебе ни слова. Такая понятливая волшебница никогда не вынудит тебя бросить жену, потому что испытывает мистическое уважение перед семейным очагом. Эти добродетели дополняются подчеркнутой деликатностью, которая заставляет девушку держаться на периферии твоей жизни, быть всегда к твоим услугам и покорно ждать звонка.