Хорошая моя
Шрифт:
– Доброе утро, Кристина Дмитриевна!
Входящая женщина уронила взгляд на колено сотрудницы:
– Здравствуй-здравствуй, ранняя пташка! Что с тобой приключилось?
– Ногу подвернула, упала, и вот… – Маша наклонилась и поковыряла ногтем пластырь.
– Как же так? – Кристина Дмитриевна подошла ближе и сочувственно покачала головой. – Такая молодая, а ноги не держат.
– На белочек засмотрелась.
– Пластырь с собой носишь? – женщина кивнула на дверь в центре боковой стены. – Там, в угловом шкафчике, аптечка есть. Правда, в ней старьё скопилось,
– Это не мой. Молодой человек помог дойти, он и пластырь дал.
– Какой ещё человек? Новый сотрудник?
– Нет, – улыбнулась Маша и указала на парня, продвигавшегося вдоль бордюра со своим скребком, – вон тот.
– А-а-а… – Кристина Дмитриевна посмотрела за окно и вздохнула сокрушённо. – …Коленька, – подошла ближе, опёрлась на Машин стол и тихо добавила. – Жаль парня. Такие родители, а он…
– Что?
Девушка смотрела на сотрудницу снизу вверх, невольно остановив взгляд на двойном весьма рыхлом подбородке. Кристина Дмитриевна не так давно разменяла шестой десяток, но благодаря открытому характеру и лёгкому восприятию преходящих – как она говорила – трудностей выглядела моложе. Сейчас нахмурилась, отчего лоб между бровей прорезали глубокие морщинки.
– Не знаешь? Это же сын директора.
– Семёнова?
– Прежнего. Озерцова.
– Который умер?
– Два года как. А ведь не старый. Хотя чему тут удивляться? Должность хлопотная, времена пришлось пережить непростые. Науку в каких позах только не насиловали. Да это и ничего бы. Мужик он крепкий был, упорный. А вот за сына душа болела.
– А что с ним? С Колей?
– Так это… он-н-н… – женщина очень медленно, будто сомневаясь, стоит ли, подняла руку и повертела в воздухе кистью, – …недалёкий.
– В каком смысле? – вытаращила глаза Маша. Не могла поверить, что симпатичный, ладный, добродушный человек не дружит с головой. – Болен?
– Диагноза нет, – повела бровями Кристина Дмитриевна. – Хотя Озерцовы по врачам его таскали не меньше пятнадцати лет. Сначала лечили, потом пытались инвалидность оформить. Ну… чтобы пенсия была.
– В чём тогда проблема? Если диагноза нет…
– А как ты себе представляешь? Отец – светило мировой науки, мать тоже умница. Надеялись, что Николай династию продолжит, а он…
– Что? Не захотел учиться?
– Да не мог он учиться! – неожиданно вспыхнула Кристина Дмитриевна. – Ладно, нечего переливать из пустого в порожнее, работать надо.
Маша проводила взглядом удалявшуюся сотрудницу. Та уселась за свой стол, включила компьютер и уставилась в монитор. Пора и Маше приниматься за диаграммы по занесённым накануне результатам эксперимента, однако девушка не могла сосредоточиться. Крепилась-крепилась и всё-таки спросила:
– Не понимаю… Что значит «не мог учиться»?
– То и значит, – не поворачиваясь, вздохнула женщина за соседним столом, – с горем пополам девятилетку домучил. Каких только репетиторов ему ни нанимали, кто его только ни тянул… Всё бесполезно. Даже таблицу умножения не смог осилить.
– Да ну! – не поверила Маша.
– Вот тебе и «ну». Чего не спроси, всё у него сорок девять. И пятью пять, и дважды два.
– П-ф-ф-ф… Как это несправедливо.
– И не говори, – Кристина Дмитриевна повернулась и строго прищурилась. – Не вздумай сказать расхожее…
– А? – Маша прикусила губу. Поймали её. Действительно, на языке вертелось подходящее для таких случаев выражение.
– Здесь этого не любят. У нас, куда ни ткни, все гении, и все как один стараются деток под бочок пристроить.
– И уж, конечно, не дворниками, – хмыкнула Маша.
– Ты о Коле? Понятно, что Озерцов мечтал сделать сына преемником, а вместо этого определил механиком в гараж.
– В гараж?
– Любит мальчик машины, пестует их как малых детей. Золотые руки!
– А почему он тогда на аллее убирается?
– Не только на аллее… И траву стрижёт, и сосульки с крыш сбивает. Безотказный! Делает всё, что ни попросят. За одну небольшую зарплату, кстати.
Маша качнула головой в знак согласия и перевела взгляд за окно. Николай уже скрылся. Толстенький мужичок в похожей спецовке собирал совковой лопатой и грузил в тачку оставленные им пыльные пирамидки. Работают люди. И ей нужно приниматься за дела.
На обед Маша не ходила. До общаги недалеко, обычно успевала сбегать, на сей раз решила ногу не тревожить. Перетянула щиколотку старым эластичным бинтом, обнаруженным в отдельческой аптечке, и просидела весь рабочий день в комнате. Перебивалась чаем. Спасибо, Кристина Дмитриевна пару пирожков с капустой презентовала.
Зато дел успела переделать кучу! Диаграммы получились – загляденье, такой эффектный плакат угодит самым предвзятым рецензентам. Осталось перепроверить, и можно будет отправлять на сетевой цветной принтер. Это уже в понедельник! А сейчас пора ковылять домой.
По аллее шагала бодренько, а за проходной остановилась передохнуть. Опёрлась на железную загородку, держа повреждённую ногу на весу. Смотрела на подъём, который преодолевали выезжавшие с парковки машины. Неширокую дорогу от тротуара отделяли жидкие кусты боярышника, защищавшие пешеходов от брызг в дождливые дни, но не спасавшие от выхлопных газов в такие как сегодня. По этому участку Маша предпочитала нестись чуть не бегом, уже потом, выйдя в город, сбавляла темп. Сегодня придётся глотать пыль, двигаясь со скоростью древней старушки.
Боковым зрением заметила жёлтое пятно. Повернулась. Опа! Какой смешной автомобильчик едет! Фольксваген Жук стародавнего года выпуска затормозил в двух шагах от девушки. Водительское стекло опустилось, за ним показалось улыбающееся лицо Николая. Парень выдержал паузу, продолжая светло и бесхитростно смотреть на Машу, потом качнул головой, приглашая её садиться.
– А-а-э… – Маша отлипла от поручня, потихоньку приблизилась, – …предлагаешь доехать с тобой до общежития? – молодой человек улыбнулся ещё шире и кивнул опять. Маша кашлянула, прочищая горло, и, волнуясь, уточнила. – А права у тебя есть?