Хорошее время, чтобы умереть
Шрифт:
Словно уловив мои мысли, хозяйка усмехнулась:
– Что, не впечатляют «хоромы»? Да, я прожила жизнь честно и бедно, хотя и проработала почти пятьдесят лет… Да вы присаживайтесь, вот сюда, на диван, здесь вам будет удобно. В ногах правды нет…
«Можно подумать, она есть в… том, что повыше», – усмехнулась я про себя.
Старенькая рухлядь, именуемая хозяйкой диваном, жалобно заскрипела подо мной.
– …Вот я и говорю: я-то прожила честно, – продолжила Маргарита Мироновна, опускаясь в такое же ветхое кресло напротив дивана, – а вот некоторые… Как бы вам помягче-то сказать?.. Корыстные лживые люди, еще и до ужаса зловредные…
– Вы имеете в виду Ахолию Ивановну? – догадалась я.
– Ее, ее, царство ей небесное!
– Это почему же? – уточнила я.
– Много она бед в жизни сделала! И подлой была, и зловредной, людей просто ненавидела, причем всех! Представляете? Да-а… За что ненавидела? А кто ж ее знает?! Может, ее в детстве сильно обидели, но мне про то неизвестно… Только вот я-то тоже не сильно радостно жила, и войну в детстве перенести пришлось, под бомбами, помню, в подвалы бегали прятаться, и голод, и детдом… Но я такой злобной почему-то не стала. А Ахолия Ивановна… Вам повезло: я эту стерву хорошо знаю, мы же с ней практически вместе после института пришли работать, точнее, сначала я пришла, а через год – она.
– Да вы что! – обрадовалась я.
– Да. Так что спрашивайте, что вы там узнать-то хотели?
– Я хотела узнать все, что только можно.
Маргарита Мироновна посмотрела на меня внимательно и покачала головой.
– Все? Это я вам долго буду рассказывать, как она людям в души гадила, как сплетни про сослуживцев распускала да своих коллег подсиживала…
– Ну, думаю, тут я нового ничего не узнаю. А вот скажите, когда у нее вдруг появились деньги, я имею в виду большие деньги?
Я внимательно смотрела на хозяйку. Та прищурила один глаз.
– Откуда вы знаете, что у нее появились большие деньги?
– Работа такая.
– Значит, это ее деньги ей боком вышли, не иначе! – заключила женщина. – Вот правильно говорят: нечестные деньги счастья не приносят! Из-за них ее, поди, и грохнули!
– Так деньги все-таки были нечестные, – заключила я. – Может, знаете и откуда они у нее?
– Нет, этого я, к сожалению, не знаю. Но то, что деньги дурные – это и к гадалке не ходить!
– В каком смысле дурные? – не поняла я.
– В таком. Как же иначе? Не было их у нее никогда, я имею в виду, настоящих-то денег. Да мы тогда все бедно жили, еле концы с концами сводили. Время было тяжелое, послевоенное… У меня-то в войну все родственники поумирали: и родители, и братья-сестры, одна я осталась, в детдом попала. После него вот в институт поступила, хотела врачом стать, людей лечить… Не вышло, направили на работу на санэпидемстанцию, а я все одно довольна была: мечта моя сбылась, я диплом врача-эпидемиолога получила. А когда Ахолия к нам пришла да стала рассказывать, какая у нее сестра сволочь, и зять дебил, и племянник ворюга, так я прямо поразилась: как же это можно так с родственниками?! Да если бы у меня хоть кто-то из родных был, хоть какая завалящая двоюродная сестра или там брат!.. А эта гадина все поливала и поливала своих дерьмом!.. Вы извините, что-то я разошлась сегодня… Давно никого из своих не вспоминала…
Маргарита Мироновна подошла к буфету и достала из него пузырек с какими-то каплями.
– Вы мне хотели про большие деньги Ягудиной рассказать, – осторожно напомнила я, видя, как хозяйка капает себе в рюмку.
– Хотела… пятнадцать, шестнадцать… Сейчас, сейчас, я помню… Двадцать. Сейчас, я за водичкой…
Она вышла на кухню, а я от нечего делать окинула ее комнату еще раз взглядом. На стене возле комода висел портрет маленького мальчика болезненного вида. Фотография была очень старая, пожелтевшая, в простенькой рамочке.
– А это – мой сын, – сказала Маргарита Мироновна, возвратившись в комнату и перехватив мой взгляд. – Митя умер, когда ему было десять лет. Инвалид детства… Муж бросил нас сразу, как только узнал, что мальчик родился с ДЦП…
Она села в свое ветхое кресло и помолчала несколько мгновений.
– На чем я остановилась? Ах да… Так вот. Долго мы работали, годы шли, кто-то выходил замуж – и я в том числе, рожали детей, получали прибавку к зарплате, квартиры… Но все равно все были одинаково небогатыми. Носили одинаковую дешевую одежду, обувь… Ширпотреб! Как мы над этим смеялись! Но куда было деваться, у всех все было одинаковое. Хуже всего стало в так называемый переход от социализма к капитализму. Мы жили настолько бедно!.. Впрочем, что теперь об этом! Вы очень молоды, Татьяна, и вряд ли помните тот период. Крупа по карточкам, сахар тоже, зарплату задерживают… И вдруг однажды наша Ягудина явилась на работу в новом бархатном платье! Помню, такое бордовое, благородное, на шее – рубиновое колье, серьги тоже с рубинами, золотые… Мы все просто обалдели! Помню, кто-то из лаборанток, не выдержав, спросил ее, откуда такое великолепие. Ягудина смерила нас надменно-презрительным взглядом, надела свой белый халат поверх платья и уселась к своим пробиркам… А буквально на другой день она явилась в новых туфлях, да каких! Италия, настоящая кожа. Мы даже боялись предположить, сколько они стоят. Потом она стала приносить бутерброды с ветчиной и икрой… Черт! И это в то время, когда все ели бутерброды с сыром – в лучшем случае! – да постный суп из перловки в местной столовке.
– Что ж, Ягудина так никому и не открыла тайну своего внезапного богатства? – не удержалась я от вопроса.
– Нет. Эта стерва была до жути вредной. То она говорила, что в Америке у нее появился дедушка-миллионер, то врала про какого-то любовника, работника обкома… Издевалась! Ну, что никакого любовника у нее не было в помине, это мы догадывались: какой же идиот будет встречаться с такой тварью?! В американского деда некоторые верили, другие считали, что наша Ахолия промышляет фарцовкой… Да, чего только мы тогда не передумали! А она все смеялась над нами, намекала, что гусь свинье не товарищ. Я сама слышала, как она говорила кому-то по телефону, что дома у нее теперь – евроремонт, что в отпуск она поедет за границу… Про евроремонт я тогда в первый раз в жизни услышала, а уж о загранице никто из нас тогда и мечтать не мог! С нашей нищенской зарплатой, которую постоянно задерживали, мы в магазин-то ходили, как на великий праздник… Помню, многие Ягудиной завидовали, другие хотели «настучать» куда надо, да, видать, так и не «настучали».
– Маргарита Мироновна, а вы случайно не слышали, что у вашей сослуживицы была тайна?
– Ясно дело, была!
– Я не про деньги.
– Да? А про что же?
– Говорят, у них в семье случилось что-то такое… Сестра погибшей как-то сказала, что вашу Ахолию за это накажет судьба.
Хозяйка квартиры посмотрела на меня удивленно:
– Нет, ничего такого я не знаю… Подождите, дайте подумать… Так, замуж наша мегера не выходила, женихов ни у кого не отбивала… Когда мой сын умер, эта тварь сказала, что так оно и лучше, зачем, мол, инвалиду и самому мучиться, и окружающих мучить! Я ее тогда чуть не прибила за такие слова! Не было у меня других детей, кроме Митеньки, одного Бог дал, и тот инвалид… Этой гадине все равно не понять, у нее и такого сына не было. Ей тогда наша заведующая так и сказала. Помню, Ахолия на нее так посмотрела! Можно сказать, зарезала взглядом. А заведующая – у нас тогда Ираида Станиславовна заведующей лабораторией была, – так вот Ираида ей и говорит: чего, мол, моргалки свои бесстыжие выставила? Держи свой поганый рот на замке!
– И что же ваша Ахолия Ивановна?
– А ничего. Заткнулась как миленькая.
– Я смотрю, эта Ираида Станиславовна могла ее поставить на место.
– Могла, – кивнула Маргарита Мироновна, – она с ней вообще не церемонилась, говорят, они еще в институте вместе учились.
– В институте?! – Я чуть не подпрыгнула на ветхом диване. – Маргарита Мироновна, скажите, а как мне найти эту… как ее? Ираиду Станиславовну.
Женщина посмотрела на меня не то удивленно, не то испуганно.