Хорошие парни не пьют коктейли
Шрифт:
На ходу я смотрел по сторонам и удивлялся тому, насколько светлым, мягким и воздушным в загустевших сумерках выглядело всё – разлапистые деревья, задравшие ветви в немом вопле, тараканистые кусты, жмущиеся к обочине, гулкие остовы автомобилей, неподвижные и мчащиеся по шершавым вкусовым бугоркам языка дороги, и мимоидущие люди, здесь и сейчас пишущие книгу своей жизни. Параллельно с этим я заглядывал в себя и поражался, как же светло, мягко и воздушно в моей внутренней обволакивающей кисельной мгле. Со мной явно что-то случилось, и это что-то поработало и снаружи, и
– Вот и непреступная башня, в которой я заточена большую часть времени, – девушка указала на большой некрасивый дом с прямоугольной крышей, прямоугольными окнами, прямоугольными балконами и вереницей прямоугольных дверей.
– Разве башня не должна в вышину быть больше, чем в ширину? – я сравнил дом с собой и пришел к заключению, что из нас двоих на башню сильнее похожу я.
– Это многоподъездная башня, – девушка слегка наклонила голову и коротким движением свела и развела плечи. – И вообще, главное, что я там томлюсь. А раз я – прекрасная принцесса, то любое место моего томительного заточения автоматически получает статус непреступной башни.
– Принцесса? – от этого слова повеяло чем-то таким, чему здесь не место или не время, а, быть может, не то и не другое сразу. Слово «принцесса» распускалось на кончике языка шипящим фонтаном искристых брызг, фруктово-сладких и прохладно-свежих. Этот фонтан требовал торжества и яркой роскоши, которой я не чувствовал ни оптически, ни внутренне.
– Самая натуральная принцесса, можешь не сомневаться. Мой папа был королем неудачников, так что всё по закону. Ну что, ты готов идти на штурм неприступной башни, мой отважный рыцарь? – глаза девушки искрились так же, как слово «принцесса».
– Не знаю. Я никогда прежде не ходил на штурм. Кроме того, я и не готовился на него идти. Можно допустить, что я был рождён готовым идти на штурм, но мне так не кажется.
– К чёрту ложную скромность. На штурм! – принцесса распахнула передо мной дверь. Я вошел в мерцающее чрево многоподъездной башни и погрузился в удушающие миазмы её желудочных соков и кишечных газов.
– Не обращай внимания на вонь. Это дракон воздух портит. Мы с Бегемотом привыкли, и ты привыкнешь, – принцесса с псом уже штурмовали ступени башни.
– Дракон? – я насторожился, но продолжил штурм.
– Кто, по-твоему, сторожит принцессу, заточённую в башне, зубная фея-крёстная? На самом деле, в этой башне целых два дракона. Одного зовут Мусоропровод, а второго – Лифт. Оба дракона по сути одинаковые, только первый питается мёртвыми отбросами, а другой – живыми.
– А нас они не съедят? – я задумался, насколько это должно быть неприятным, когда тебя едят.
– Во-первых, мы с тобой не отбросы. А во-вторых, драконы настолько обленились, что если ты сам к ним в пасть не залезешь, то они тебя не достанут. Так что не дрейфь, мой отважный рыцарь, и двигай ногами активнее, нам на девятый этаж.
Штурм башни оказался мне по силам, но принцессе и Бегемоту подъем дался с куда большей лёгкостью. Я клокотал тяжелым зловонным воздухом, шумно бился кровью в виски и барабанные перепонки, жарко испарялся лбом и подмышками, а девушка и пёс не демонстрировали ничего подобного.
– Кому нужен фитнес, когда есть девять этажей, – принцесса порхнула в отходящий от лестницы темный коридор, звякнула металлом, и по стене расползся медово-жёлтый прямоугольник. – Заходи. Куртку можешь сюда повесить. Вот тапочки.
В обители принцессы было светло и отчего-то неловко. Пахло травами. Я подумал, что запах исходит от бабушки-одуванчика.
– Бабуля, у нас гости, – пропела девушка.
– Что же ты не предупредила? Я бы прибралась тут, борщ сварила, пирожков испекла, – задрожал скрипучий голос, следом за которым в моё восприятие проникла фигура. Она была маленькая, слепленная как песочный куличик, и при этом определённо принадлежала человеку, а не растению. С одуванчиком фигуру роднила разве что белоснежная пушистая головка, подрагивающая в безветренном воздухе.
– Не беспокойся, бабуля. Чай у нас есть, тортик еще остался, печенье, так что не пропадём.
– Не пропадём, не пропадём, – ворчливым эхом повторила бабуля. – Всё не по-людски, да не как у людей. Ты меня хоть представь кавалеру-то, непропадуха.
– Бабуля, знакомься, это… Иннокентий, – я понял, что речь идёт обо мне. Больше ей здесь идти было не о ком.
– Иннокентий, Кеша, Кешенька, – бабуля несколько секунд двигала челюстями, затем, распробовав имя, произнесла: – Что ж, очень приятно.
– Иннокентий, это – бабуля, прошу любить и жаловать.
– Но… – не успел я сформулировать возражение, как принцесса перебила меня: – Иннокентию тоже очень приятно, бабуля. А теперь, когда с официальной частью покончено, пойдемте пить чай.
– Вы пейте, общайтесь с Кешенькой, ваше дело молодое, а я пойду к себе, телевизор посмотрю, – бабуля исчезла из моего восприятия так же быстро, как появилась. Следом за ней померкли и пропали принцесса, Бегемот, а потом и я сам.
– Ты чего залип? – голос, заставивший меня вернуться к сфокусированному вниманию, принадлежал принцессе. Мы с ней сидели за столом, укрытым скатертью в красно-белую клетку. Прямо перед нами благоухали по большой глазурованной кружке и цвели фальшивыми кремовыми цветами два куска торта, сверху из абажура лился апельсиновый свет, а внизу и сбоку над миской сладострастно и алчно чавкал Бегемот.
– О чем задумался? – пристально глядя на меня снаружи и изнутри, принцесса отхлебнула из кружки.
– Почему ты сказала бабуле, что меня зовут Иннокентий?
– Иннокентий происходит от латинского слова Innocentius – «невинный». Хорошее имя и тебе очень подходит, – принцесса улыбнулась так, как будто она загадала загадку, отгадки к которой не знает никто, кроме нее. – Только не говори мне, что ты уже утратил невинность – никогда не поверю. А если поверю, то не переживу этой утраты.