Хорошо и плохо было жить в СССР. Книга вторая

Шелков Герман

На стройку приехали также люди семейные, привезли жен, устроили их малярами-штукатурами, отделочницами, облицовщицами и тут же пожалели, что не оставили женщин дома, в своем родном городе. Семейные пары поселили в семейном общежитии, но это не стало никаким препятствием для тех, кто желал видеть дам и разговаривать с ними. Если женщина хорошенькая, ее мужа не замечают, делают вид, что никакого супруга не существует. Женщину преследуют, приглашают пить пиво и на прогулки в тайгу, берут ее за руки, иногда даже обнимают за плечи. Мужья таких женщин – самые несчастные люди тут, на строительстве. Они затевают драки и ходят побитые, нервные и издерганные. В конце концов хорошенькая женщина вынуждена уехать со строительства и ждать мужа в доме у его матери или у своей.

Но были и свободные женщины. Помню двух таких подружек, лет тридцати, из бригады облицовщиц, грубых, некрасивых, сильно накрашенных, стремящихся в мужскую компанию. Они пили пиво наравне с мужчинами, курили папиросы, играли в домино. Наверное,

они приехали сюда, чтобы найти мужей, создать семью, но выбрали неправильную, неподобающую тактику. Не следовало им сквернословить, выпивать и все время говорить то одному, то другому: «Слушай, Коля, женись на мне!» Или: «Знаешь, что, Сашка, а пойдем завтра расписываться!» Желающих не находилось, и обе эти подружки становились все злее и грубее, и в отместку на неудачи нападали на женщин помоложе и на девушек-маляров, которым было по восемнадцать-девятнадцать лет, кричали им: «Эй, Зойка-комсомолка, а ты себя сегодня в зеркале видела? Иди в тайгу – на свидание к медведю, самое верное для тебя дело!» Девушку звали не Зоя, а, к примеру, Светлана, однако это не имело значения. Грубые подружки стремились унизить всех, кто был помоложе и посвежее и привлекал внимание мужчин. Хотя среди свободных женщин и девушек хорошеньких я почему-то не видел. Не знаю, почему. Наверное, симпатичные девушки боялись ехать на работу в тайгу, наверное, об этом ходили какие-то нехорошие слухи и разговоры.

Моя специальность была связана с электричеством, но мне предложили работать каменщиком, сказали, что и денег заплатят больше, и выделят квартиру в построенном мною же доме. Я согласился. Научился класть кирпичи, и до сих пор умею это делать. Сначала платили 160, потом 180 рублей в месяц. И я был разочарован, так как рассчитывал, что в тайге, далеко от центра, будут платить не меньше двухсот рублей, а то и триста. Стал узнавать: будут ли надбавки к зарплате и нет ли места повыгоднее, и выяснил, что 180 рублей – это предельно высокая оплата труда для таких, как я. Получалось, что у меня есть только один выход: отчаянно копить деньги, не тратя даже на портвейн в выходные дни. Это был единственный способ осуществить хотя бы некоторую часть моих замыслов. Только так я мог купить себе, например, мотоцикл. Другие строители тоже копили средства. Ходили в спецовках, в кирзовых сапогах, в ватниках и рассказывали, что как только сберкнижка как следует «распухнет», вот тогда они заживут. Но не здесь, в тайге, а в своем родном городе или на южном курорте. Помню слова тридцатишестилетнего Дмитрия П., монтажника-верхолаза: «На кой черт мне эта тайга – чтобы тут жить?

Я что, медведь? Я дома, в Молдавии, дом куплю, сад, разверну хозяйство, на базаре буду торговать, а тут пусть комсомольцы живут и прочее дурачье». Этот человек тяготел к деньгам, к зажиточности, к единоличному хозяйству, а не к коллективу. Взглядов этого верхолаза придерживались многие, кому было за тридцать. Некоторые объясняли, что они уже «наигрались» в «светлое завтра», хорошая жизнь им нужна сейчас, как можно скорее. Поэтому они презирали слово «комсомолец», связывали его с глупостью, а иные так и говорили: «Я когда-то и сам был комсомольцем. Думаешь, не был? Был. Все мы были когда-то глупые, верили в разную чепуху». А как-то раз один строитель, из сорокалетних, мне говорит: «Вот ты строишь дом, и работаешь ты хорошо, потому что тебе пообещали выделить в нем квартиру. Думаешь, выделят? Точно, дадут ордер, но только не на квартиру, а на комнату в квартире, поскольку ты холостой и бездетный. И когда ты женишься, тебе все равно не предоставят отдельную жилплощадь, а оставят проживать в коммунальной квартире, пока у вас с женой не появится ребенок. А вот когда ты сделаешься отцом, вот тогда тебе скажут: «Ну что ж, товарищ Кушко, теперь мы запишем тебя в очередь на отдельную жилплощадь, жди, и однажды тебе вручат заветный ордерок». И вручат, не сомневайся, но только в следующей пятилетке. И это еще ничего, это можно еще принять и понять, если бы все находились в равном, одинаковом положении. Но разве так бывает? Вот посмотришь: родственники и друзья начальничков получат отдельные квартиры независимо от того, семейные они или нет, много ли они тут, на строительстве, проработали или мало. Не знаю, как по тебе, а по мне это скучно и малопривлекательно». Я поверил строителю, отправился к начальству выяснять, что правда, а что нет насчет отдельной квартиры, и мне сказали: «Отдельную жилплощадь? Не-ет, Кушко, это было бы слишком! Ты сначала поживи в коммуналке, обзаведись семьей, а уж потом будем думать на твой счет».

Надо сказать, я ничуть не расстроился. Меня к этому времени жизнь в тайге, на строительстве, кое-чему научила. Я убедился, что не стоит верить всему, что обещают, и что жизнь грубая и тяжелая потому, что такой ее делают сами люди. Я судил по строителям, которые приехали со всех концов страны, по их поступкам. Они оставили свои города, поселки, села, деревни и устремились в тайгу за хорошим заработком, но были ли они сами хорошими людьми? Открытых, доброжелательных, разносторонне развитых личностей я встречал мало. Чаще попадались нытики, невежды и эгоисты. Нравы были грубые, низкие и лихие. В целом сложилась неположительная среда. Сужу по себе: когда я вернулся домой, мамочка всплеснула руками. Я стал

грубый, нахальный, невежливый. Парней из моего двора, что были моложе меня, я стал тут же называть «комсомольцами». Бывало иду через двор – усатый, с полубаками, руки в карманах, лицо наглое, во рту папироса – и кричу какому-нибудь мальчишке из моего подъезда: «Слышь, земляк, а ну, слетай в магазин, погляди, пиво завезли?» Эта привычка сыпать направо и налево словами «земляк» и «комсомолец» больше всего расстроила мою мамочку. Она стала вздыхать и говорить: «Женя, сыночек, ведь ты таким не был! Ты еще такой молодой, а уже грубиян и вечно чем-то недоволен. Где ты подцепил эту дрянь? На молодежной стройке?» Мама была права – я набрался этой дряни на строительстве в тайге. Нужно было как-то от нее избавляться. И я сказал: «Мамуля, знаешь, что? Как услышишь от меня грубость или как заметишь невежество, бей меня кухонным полотенцем, как бывало в детстве». Но мамочка ответила, что я уже взрослый и должен уметь самостоятельно исправлять собственные ошибки. Она говорила правильно.

Со временем я бросил свои нехорошие привычки, а также избавился от усов и полубаков. Однако сложнее всего было оставить привычку каждый день покупать пиво, дуть его по три бутылки, сидя за кухонным столом, ворчать, ругать жизнь и поливать грязью собственную страну. По-моему, это было худшее, чему меня научили строители. Вообще, надо сказать, когда я жил в СССР, мне ни разу не выпало случая услышать от кого-либо, что наша страна грандиозная и в ней живется легко, радостно и вообще счастливо. Не бывало такого. Люди либо молчали, ничего не говорили, либо перечисляли какие-то недостатки. Иногда кто-то хвастался своими личными достижениями или успехами друзей, родственников и знакомых, но о своей стране, об ее экономике и внутренней политике, хорошо не отзывались. Только педагоги в школе и техникуме, да замполит в воинской части рассказывали, что СССР великая держава, самая справедливая и прогрессивная. Это входило в их обязанности.

А я вернулся с молодежной стройки низким человеком, с признаками откровенного негодяя. До сих пор удивляюсь: почему мы так глупо жили?

Помню, что когда я вернулся со строительства, к нам в гости пришла соседка, мамина приятельница, школьная учительница. Мы стали пить чай, и она принялась спрашивать, каково снабжение там, где я работал, хорошо ли, плохо ли, какова моральная атмосфера, вернусь ли я назад, чтобы жить и работать. Я вел себя очень некрасиво – кривлялся и орал: «Я что, медведь, чтобы жить в тайге? Мне жизнь нужна пестрая, а не цвета свежего бетона! Мне нужны рестораны, пляжи и девушки! А в тайге меня интересует только зарплата. Зар-пла-та! В тайге пусть комсомольцы живут и прочее дурачье!» Я кричал, что мне нужны только деньги. Я повторял чужие слова. Мама молчала и вздыхала. Ей было за меня стыдно. Молчала наша соседка, учительница. Она понимала, что я еще молод и неопытен и угодил в какую-то нехорошую среду. Изменился я только через полтора года.

Вернуться в СССР я не хочу. Что там было хорошего? Судя по фотографиям из нашего семейного альбома, мы с мамой и наши знакомые жили неважно, бедно. Мы были самые простые люди, жили на зарплату, не воровали, не тащили. Однако если говорить по совести, я очень часто думал о том, что вот было бы хорошо, если бы я работал в таком месте, где каким-нибудь образом можно было наживаться за счет государства. Скорее всего, мой родственник, покойный дядя Коля, что-то воровал у себя на промкомбинате, иначе он не мог бы иметь ни машины, ни дачи. Не помню, чтобы он жил идеалами социализма. Я вообще таких людей не припомню. Все хотели иметь достаток, импортные вещи, мечтали кушать деликатесы. Наверное, поэтому в СССР было очень много воровства. В каждом магазине, в продовольственном, в промтоварном, в каждой столовой, в кафе работники искали и находили возможности «дополнительного заработка». Так было и в службе быта, и на транспорте, и на промышленных предприятиях.

У меня сложилось впечатление, что Советский Союз был такой страной, где научиться плохому очень легко, как говориться «раз плюнуть», а вот научиться хорошему – красивым манерам, вежливости и доброжелательности – не так-то просто, сложно. Я видел, как люди стеснялись и даже боялись быть вежливыми, добрыми и предупредительными. Почему? Чтобы их не приняли за слабых и наивных дурачков и не оттолкнули, не оскорбили, не обошли, не обсчитали и не обвесили, не отправили в конец очереди. Пусть это никогда больше не повторится с жителями нашей страны».

Наталья Кон – ко, 1950 года рождения: «Я выросла в небольшом поселке, а после школы поступила в институт в областном городе. В студенческом общежитии у меня были прекрасные подруги и друзья, добрые и отзывчивые, потому что в Советском Союзе людям прививали очень правильные, здоровые привычки и идеи. Юноши стремились получить значок ГТО и с гордостью носили его на лацкане пиджака. Многие носили серебряный значок, а не бронзовый. Это была их визитная карточка: смотрите, какой я сильный и выносливый! И это правильно. Здоровые, физически развитые люди – надежная опора любой страны. У моего мужа Миши был серебряный значок. Мы познакомились в институте, на первом курсе, а на последнем пошли в ЗАГС, расписались и по окончании учебы вместе поехали по распределению в другой край, далеко от наших мест.