Хорса Кидронец
Шрифт:
– Достаточно, – сказал он, остановив танец, и обратился к жене: – Должно быть, у тебя остались ещё дела на женской половине. Не хочу тебя задерживать.
– Конечно, мой господин, – недрогнувшим голосом ответила Летта.
Махнув рукой музыкантам и рабыням, чтобы скрылись с глаз, она удалилась с прямой спиной.
Эриной догадывался, что обидел её. Успел даже подумать, что сейчас достаточно сказать, будто он занят, похвалить за заботу – и обида исчезнет. Однако ему вдруг представилась на месте
Жена ушла, а к Эриною приблизился Кипос и замер в поклоне.
– Кажется, ты говорил, что всё в порядке?
– С твоего позволения, господин, есть две вещи, о которых я не стал упоминать при всех.
Кипоса купил отец Эриноя – давно, ещё на севере, до вторжения в Ликею. Отметив цепкий ум раба, даровал ему волю и сделал домоправителем. Кипос стал преданным слугой. Он последовал за отцом на юг, наравне с солдатами терпел тяготы горного пути, зашивал раны, полученные господином на Гемандском перевале. В завоёванных Ликенах быстро обустроил дом.
Теперь он одряхлел, но хозяйственной хватки не потерял, и сыну старого хозяина служил столь же преданно. Именно ему Эриной был в немалой степени обязан своим благополучием. Все копьеносцы состоят на казённом довольствии, однако оно невелико, и в мирное время сыны покорителей Ликеи чаще всего быстро проматывали наследство отцов и перебирались жить в казармы, где проводили время в мечтах о новой войне. В достатке живут лишь те, кто сумел грамотно вложить деньги в землю или в торговлю. Эриною это помог сделать Кипос.
Ещё он был отличным домоправителем, умевшим вышколить слуг, и просто умным человеком, к чьему мнению стоило прислушаться.
– Говори, – сказал Эриной.
– В городе судачат о какой-то истории, случившейся под Южной стеной, и в связи с ней поминают твоё имя.
Эриной поморщился.
– Не сомневаюсь. Что ещё?
– С твоего позволения… Как бы ты ни был занят, мой господин, ты давно не разговаривал с сыном. Это совет пожившего человека, который видел, как твой отец воспитывал тебя.
– Ты прав, дружище, – согласился Эриной. – Пришли его ко мне.
Кипос удалился. Эриной упёрся локтём в изголовье ложа и замер, глядя на трепещущие огоньки масляных ламп. А потом зажмурился.
Пляска огоньков вызывала в нём тревожное чувство и почему-то напоминала об Алайе. Было в ней что-то от этих язычков пламени. Внешне она как будто всегда спокойна, даже может показаться хладнокровной, но присмотришься – и можно подумать, что вместо сердца у неё такой же светильник…
– Здравствуй, отец.
Эриной быстро открыл глаза. Перед ним, как солдат перед лохагом, навытяжку, стоял красивый двенадцатилетний мальчик с длинными кудрями.
– Здравствуй, Анхилой. Хорошо ли ты вёл себя? Послушны ли твои сёстры?
– Я старался, отец.
– А девочки?
– Думаю, да. Они всё время на женской половине пропадают… Наверное, было бы слышно, кабы напроказили.
– Полагаю, ты прав, и всё-таки позволь напомнить, что мужчина должен знать всё, что происходит в доме. Когда я отсутствую по долгу службы, мне хотелось бы знать, что оставляю хозяйство в надёжных руках.
– Но ведь всем заведует Кипос, отец!
– Верно. Однако не Кипосу я надеюсь оставить этот дом в наследство. Впрочем, поговорим о другом. Чему ты сегодня научился?
– Я прибежал вторым! – оживился мальчик. – Я и первым бы прибежал, честное слово, но запнулся на повороте, и Анке меня обошёл. Я ему сказал, а он засмеялся, и тогда я…
– Юноша, ты не понял вопроса. Я хочу знать не то, как ты бегал, а то, чему научился.
Анхилой опустил глаза.
– Учитель толковал поэму о Триномийской войне…
– Это, опять-таки, не является ответом на поставленный вопрос. Не сомневаюсь, что учитель что-то рассказывал – и хочу знать, что ты из рассказанного запомнил. Я жду ответа, юноша.
– Чему можно научиться, слушая про поэта? – спросил мальчик, глядя исподлобья, но взгляда уже не опуская. – То ли дело, когда про Арифила и Парнайскую кампанию – там всё важно: и про снабжение войск, и про связь между отрядами. А триномийские легенды… Учитель сам сказал, что ничего не было. Ни похищения царицы Ольны, ни поединка Алехия с Меносом…
Эриной хотел спросить: возможно ли, чтобы один юнец, который «не понимает», был прав, а тысячи гипареев, которые видят в великой поэме великий смысл, неправы. Однако усталость и напряжение из-за событий дня дали себя знать.
– Юноша, ты сперва дорасти, потом нос задирай. Твоё дело – учиться и слушать, что тебе говорят.
– А я слушаю! – упрямо заявил Анхилой. – Только не понимаю, чему можно научиться, слушая враньё. Учитель сказал: «Из-за женщин войны не ведутся»! Зачем это учить, если всё по неправде?
– Довольно! Ты меня рассердил. Налей мне вина и уходи, о наказании я подумаю позже.
У мальчишки на скулах играли желваки, и руки его дрожали, когда он наливал вино из расписного кувшина, однако на стол не упала ни одна капля. Эриной потёр ноющие виски, глядя ему вслед. Поговорил с сыном! Мало забот, ещё слушать детские глупости…
В другое время он нашёл бы, что сказать. В конце концов, когда-то и сам он задавался такими же вопросами. Но ему, наверное, повезло с учителем. Эриною вспомнился сад с подстриженными деревьями, круг скамеек, мальчишеские лица и бархатный, на удивление сильный для старика голос: