«Хотя держит нос налево»
Шрифт:
– - Ах эта!
– - прервал его Эггерт.
– Я ее слышал.
Харбен отсалютовал и вышел, шевеля губами. Эггерт склонился над рапортом, напрягая глаза -- свет был ни к черту. "Десять голов скота, негодных даже на убой, но коровы дают немного молока... Так, теперь пшеница -- с ней обстоит еще хуже. Интересно, чем живут эти поляки? Ну, по крайней мере леваков им нечего опасаться. А причем здесь леваки и то, что кто-то держит нос налево?
ЛЕВОЙ
ЛЕВОЙ
ЛЕВАНтинец с РЕВОЛЬвером
ЛЕВАков не ПЕРЕНОСИТ..."
Эггерт
"Verdammt[6]! Я не позволю... Количество жителей деревни: тридцать семей... а случаем не сорок? Да, сорок. Мужчины, женщины, дети, семьи, как правило, малочисленные. Левантинца тут днем с огнем не сыщешь. Не говоря уже о леваках. Левантинец. Леваки. Почему он не переносит леваков? Вздор! Неужели так важно, что какой-то несуществующий, гипотетический левантинец не переносит леваков, даже если держит нос налево...
ЛЕВОЙ
ЛЕВОЙ
ЛЕВАНтинец с РЕВОЛЬвером..."
– - Дьявол!
– - не выдержал Эггерт и в ярости посмотрел на часы.
– - Я уже давно должен был закончить этот рапорт. "С револьвером"! Тьфу!
Он еще раз склонился над столом, обещая себе не думать о...
Но то, о чем он не должен был думать, упрямо, как назойливая мышь, скреблось в уголках его души. Каждый раз, когда он вспоминал об этом, ему удавалось прогнать из головы этот вздор. К сожалению, он начал муштровать собственное подсознание: "Не думать об этом. Забыть".
"Что забыть?" -- автоматически спрашивало подсознание.
"Хотя держит нос НАЛЕво..."
"Ага!" -- говорило подсознание.
Патруль не проявлял особого усердия и рвения, солдаты не могли как следует сосредоточиться на задании. Харбен выкрикивал приказы, пот тек у него под мундиром, жесткая ткань царапала, он чувствовал на себе недобрые выжидающие взгляды поляков. Именно это было самым худшим для солдата оккупационной армии -- чувство того, что побежденные чего-то ждут. Ну что ж...
– - Обыскать!
– - распорядился Харбен.
– - Двойками. И тщательно.
Солдаты старались. Они расхаживали по деревне взад и вперед под затверженный назойливый ритм, шевеля при этом губами. Это, конечно, ничему не вредило. Единственный инцидент произошел на чердаке, где двое солдат проводили обыск. Харбен заглянул туда на предмет проверки и не поверил собственным глазам: один из солдат, открыв ветхий буфет, спокойно посмотрел на заржавевший карабин, что там стоял, и закрыл дверцу. На мгновение Харбен потерял дар речи. Солдат же как ни в чем не бывало продолжал обыск.
– - Смирно!
– - рявкнул Харбен.
Стукнули каблуки.
– - Фогель, я все видел!
– - Да, господин капитан...
– - Широкое лицо Фогеля выражало искреннее удивление.
– - Мы ищем оружие. Может, поляки заплатили тебе, чтобы ты не замечал его?
Фогель покраснел.
– - Никак нет, господин капитан.
Харбен открыл буфет и вынул ржавый древний карабин. Как оружие он явно никуда не годился, но его все равно следовало конфисковать. У Фогеля отвисла челюсть.
– - Ну?
– - Я... я его не видел, господин капитан.
Харбен засопел от злости.
– - Я тебе не идиот, Фогель! Я следил за тобой и видел, как ты смотрел прямо на это ружье. Хочешь убедить меня...
Воцарилась тишина.
– - Я его не видел, господин капитан, -- упрямо повторил Фогель.
– - Вот как? Ты становишься рассеянным. Я знаю, что ты, Фогель, не принял бы взятки -- ведь ты преданный член партии. Но если уж ты что-то делаешь, то пользуйся при этом головой. Витание в облаках не доводит до добра в оккупированной стране. Продолжать обыск!
Харбен вышел, удивленно качая головой. Солдаты были явно рассеянны. Что у них, черт возьми, могло быть в голове, отчего этот Фогель смотрел прямо на оружие и не видел его? Нервы? Вздор. Нордическая раса славится своей твердостью. Достаточно посмотреть, как идут эти солдаты -- четкий ритм говорит об идеальной военной подготовке. Только дисциплина позволяет достичь всех высот. Тело и разум в конце концов просто механизмы, их постоянно нужно контролировать. Вот по улице марширует отряд: "Левой! Левой! Левантинец с рево..."
"Ох уж эта идиотская песенка! Интересно, откуда она взялась, -- подумал Харбен.
– - Подразделения, размещавшиеся в деревне, передавали ее одно другому, но где они ее узнали?" -- Харбен оскалился в улыбке. Когда он получит отпуск, нужно обязательно продать эту глупую песенку друзьям с Унтер ден Линден... Сущая чушь, а цепляется к человеку, как репей к собачьему хвосту.
ЛЕВОЙ!
ЛЕВОЙ!
ЛЕВАНтинец с РЕВОЛЬвером
ЛЕВАков не ПЕРЕНОСИТ...
Вскоре солдаты вернулись и доложили: не найдено ничего. Старое ружье можно не принимать в расчет, хотя, конечно, сообщить о нем нужно, а поляка-хозяина -- допросить. Харбен приказал солдатам разойтись, а сам отправился на квартиру к Эггерту. Тот по-прежнему был занят, и это удивляло: обычно он работал очень быстро. Эггерт яростно взглянул на Харбена.
– - Подождите, я должен закончить работу.
– - И он вернулся к своему рапорту. Весь пол покрывали скомканные листы бумаги.
Харбен нашел старый номер "Югенда", которого не видел прежде, и сел с ним в углу. Статья о воспитании молодежи оказалась довольно интересной. Харбен перевернул страницу и понял, что потерял мысль. Пришлось вернуться к прочитанному.
Он перечитал абзац, сказал: "Да-а?" -- и снова сбился. Слова были напечатаны черным по белому, он понимал каждое из них, знал, что вместе они имеют какой-то смысл... а как же иначе? Харбен попытался сосредоточиться. Он не позволит, чтобы ему мешала какая-то глупая песенка о том, что кто-то там держит нос наЛЕВО.