Хождение к морям студёным
Шрифт:
Я сделал пару беззвучных шагов, но песец почуял меня. Вначале вздрогнули уши, потом он как-то сжался и резко повернул голову. «А это еще кто появился?» — говорил весь его вид.
Я шагнул навстречу, но зверек не захотел познакомиться со мной поближе. Он сердито и громко заворчал и потрусил прочь.
Наверное, его ворчание стало сигналом тревоги для птиц.
Смолк вдруг крапивник. Пронзительней запричитали на разные голоса чайки и полетели к морю. Следом за ними — баклан и кулики. Отпрянули друг от друга селезни и с шумом рванулись прочь. И лишь вдали еще слышалось рассерженное тявканье песца, но и оно скоро стихло.
Все… Захлопнулись невидимые ворота в мир тундры.
Дорога на лежбище
Никольском каждый знает, что в тридцати километрах от села, у северной оконечности острова, за болотистой, с черными торфяными озерами, кочковатой тундрой, заросшей ирисами и пушицей, на каменистых отмелях расположено одно из двух беринговских лежбищ котиков. Морские котики считаются главным богатством Командор.
С грохотом на все Никольское к гостинице подъехал вездеход. Я влез в кузов, покрытый брезентом.
Поприветствовав меня, Федор Гаврилович Киселев сделал водителю знак: «Поехали!» В ту пору он занимал должность первого секретаря местного райкома партии, и в народе его величали «главным командорцем».
Вездеход резко рванул вперед. Из-под гусениц полетели комья грязи, и мы затряслись на ухабах.
В кузове нас трое: охотовед Николай Мымрин, Киселев и я.
— Далеко до лежбища? — спросил я, стараясь перекричать шум мотора.
— Около часа езды, — так же громко ответил мне Мымрин. — А вы первый раз на лежбище?
— Первый. Морских котиков видел только по телевизору.
Мне показалось, что Николай даже обрадовался этому. Вездеход внезапно остановился.
— Кто хочет со мной на крыше ехать? — спросил Киселев.
Не дожидаясь ответа, он раздвинул брезент и перемахнул через борт кузова.
Я вопросительно посмотрел на Мымрина. Николай развел руками: не могу, насморк, на ветру простужусь еще больше.
Я спрыгнул в снег и провалился выше колен.
Киселев уже сидел на крыше кабины.
— Не боишься замерзнуть? А то можно сесть в кабину к водителю.
— Не замерзну, — ответил я, усаживаясь рядом с Федором Гавриловичем.
— Вообще-то правила техники безопасности запрещают ездить на крыше, — подмигнул Киселев. — Ну ничего. Нарушим. Только покрепче держись. У нас хоть и конец мая, а вся тундра под снегом. Летняя дорога не видна, так что придется по кочкам прыгать, а тут главное — не слететь с вездехода.
Из кабины выглянул водитель — Можно трогать, Федор Гаврилович?
— Давай, Вить! — махнул рукой Киселев.
Вездеход снова ринулся вперед. Казалось, маленький кораблик несется по молочному океану. Куда ни посмотришь — всюду белая снеговая гладь и не за что уцепиться взглядом. Лишь позади тянется след вездехода, и далеко-далеко, в той стороне, где осталось Никольское, еле видны силуэты сопок.
Вездеход круто взял влево, и как-то неожиданно кончилось белое раздолье. Впереди показались сопки, освободившиеся от снега, и желтая тундра. Кое-где пробивалась молодая травка, а дальше — сизая полоса океана.
Мы словно одним прыжком перенеслись из зимы в весну. Чем ближе к воде, тем меньше снега. Береговая полоса переливается коричневыми, синими, желтыми цветами.
Киселев трижды стукнул по крыше кабины, и вездеход остановился.
— Прибыли!
Я удивленно огляделся по сторонам:
— Где же лежбище котиков? Кругом ни одного живого существа!
Перехватив мой недоуменный взгляд, Киселев засмеялся:
— До лежбища надо еще пешком идти с полкилометра. Шум вездехода может напугать котиков.
Мы поднялись на песчаный холм, спустились в лощину и снова стали взбираться вверх.
Тропинка поднималась все круче и круче. Последний кустарник. Каменная макушка скалы. И вдруг мир озарился синей вспышкой.
Казалось, простор взмахнул крыльями так, что съежились вдали сопки. Их испуг подхватили вздохи ветpa. Сорвался простор со скалы, распрямил крылья и закружил в бесконечном парении…
Океан! Он шел в наступление на землю и при этом старался ухватить края неба. Казалось, он пытался сблизить даль с берегом острова.
Главное богатство Командор
Многотысячный крик морских котиков пронзительно врывался в этот простор. Захлебываясь от страсти, ревели могучие секачи. Они выходили на берег из океана и отбивали для себя клочки суши. Блеяли обиженные секачами годовалые самцы и собирались в небольшие стада. Фыркали самочки, присоединяясь к гаремам секачей.
По всему побережью — лоснящиеся черные и темно-коричневые тела котиков. А из океана выходили все новые и новые. Казалось, они рождались прямо здесь — из океанской пены, простора и буйного ветра.
— Вот оно — главное богатство Командор, — тихо произнес у меня за спиной Киселев.
До XVIII века на Руси о котиках почти ничего не было известно. Айны и камчадалы сообщали первым русским землепроходцам, что добывают у берегов зверей, похожих на тюленей. Мех этих животных красив, а шкуры очень крепкие. Однако, где эти тюлени обитают, почему появляются у берегов лишь весной, — не говорили.
Участник второй камчатской экспедиции ученый Георг Стеллер в ноябре 1741 года первым изучил и подробно описал жизнь морских котиков.