Хождение к морям студёным
Шрифт:
Весть об успехе Басова подстегнула других. Вслед за ним к Командорским островам потянулись новые добытчики пушнины.
В первой половине XVIII века мех морских котиков еще не очень ценился. Спрос на него появился после того, как известному русскому мореплавателю, предприимчивому купцу и путешественнику Григорию Шелихову удалось организовать массовый вывоз шкурок в Китай. В 1775 году он создал компанию для пушного и зверобойного промысла на северных островах- Тихого океана и Аляске.
С того года на Командорских островах стали забивать ежегодно до 30 тысяч морских котиков. Не щадили никого, даже беременных самок.
Неразумная погоня за наживой привела к перенасыщению пушного рынка. Сотни тысяч шкур ценного морского зверя сгнивали на складах. Для поддержания высоких цен их сжигали в печах, как дрова, и топили в море.
Массовый, неразумный забой, конечно, отразился на численности зверей. Их поголовье на Командорских островах стало резко сокращаться.
В 1799 году двадцать купцов соединили свой капитал, создав Российско-Американскую компанию. Она существовала почти 70 лет. Постоянными ее акционерами были даже русские цари.
Зверопромышленники понимали, что разделку туш морских котиков и обработку шкур выгоднее производить неподалеку от мест забоя. Необходимо было создать постоянную базу на Командорских островах. Для этого прежде всего нужны были умелые забойщики зверя, люди, знающие толк в пушнине, способные выжить в суровых климатических условиях.
Кто же лучше алеутов отвечал этим требованиям?!
В 1828 году группу алеутов с острова Атхи завезли на остров Беринга, а с острова Атту — на Медный.
С конца 40-х годов XIX века на Командорах стали селиться русские, а также цыгане, эскимосы и другие народности.
Соперничая между собой, торговцы пушниной переманивали друг у друга алеутов-промысловиков. Платили им, как правило, не деньгами, а оружием, предметами быта, украшениями, водкой и табаком.
Пушная лихорадка заражала все новых и новых людей. К началу 70-х годов XIX века на Командорских островах ежегодно добывали уже 60–70 тысяч морских котиков.
После продажи царским правительством Аляски и Алеутских островов Соединенным Штатам Америки в 1867 году деятельность Российско-Американской компании прекратилась. Промысел котиков на Командорских островах был передан в аренду компании «Гутчин-сон, Кооль и Ко».
Так настал и долгое время продолжался час буйного промысла пушных сокровищ Командорских островов.
Мне попался рапорт, который свидетельствует о массовом браконьерстве в XIX веке. Написал его командированный к Управлению Командорскими островами Гребницкий.
«М.В.Д., Управление Командорскими островами, 25 января 1882 года, № 19. Его Высокопревосходительству Господину Генерал-Губернатору Восточной Сибири.
Имею честь донести Вашему Высокопревосходительству о новых нападениях иностранных шкун на котовыя лежбища на островах Беринга и Медном, причем на последнем истреблено шкунами большое по величине лежбище в Секачинской бухте и только оружием отражено нападение на главное лежбище котиков…
Шкуны переменили тактику: стали являться осенью, будучи уверены не встретить после половины сентября парохода «Александр II», тем более военного крейсера, который, как они хорошо знали, уже ушел.
Между шкунами существует какое-то соглашение: менее двух шкун не подходило к острову, чаще же более (до пяти).
Если принять во внимание, что на шкуне бывает от 20–30 человек команды, которая, как это было осенью 1881 года, всегда съезжала вооруженною скорострельными винтовками (системы Шарпса)…
И если правительство не придет на помощь — присылкою ли военного судна на время от июля до конца октября или учреждением военных постов — лежбищам на о. Медный будет нанесен серьезный ущерб, от которого трудно будет оправиться.
Достаточно припомнить уже изложенный ранее мною факт, что после истребления северного лежбища в сороковых годах на острове Беринга оно едва начинает поправляться, хотя условия местоположения лежбища таковы, что оно должно быть по числу зверя не менее лежбищ о. Медный…
…Часовых постоянных на западной стороне возможно иметь только в некоторых местах, что и было летом 1881 г., когда устроены были караулы из казаков камчатской команды и жителей…
При караулах имелся вельбот и байдарки, но выезжать к шкунам было более чем рискованным, так как наблюдения показали, что шкуны грузили шлюпки людьми и оружием и не задумались бы, как был уже пример, употребить его в дело; оставалось одно — где допускали условия местности, гнать с берега зверя в воду, что и делалось в местностях, где нельзя было спуститься — не допускать шлюпки к берегу стрельбою из ружей.
На объявления шкуны не обращали внимания. Но хуже всего то, что шкуны выбирали ночное время. Часовые на горах, окутанных почти ежедневно осенью туманом, не могли видеть шкун, которыя приходили к вечеру и становились где-нибудь за мысом.
Таким образом, ночью удалось шкунам истребить лежбище в Секачинской; те же, вероятно, шкуны в числе четырех намеревались сделать нападение на главное лежбище, но были отражены силою оружия».
Приходилось ли вам просыпаться от птичьего крика в шалаше, палатке или просто под открытым небом? Готовить завтрак на костре в горах, в тундре, в тайге? Приходилось пить чай, слегка пропахший дымком?
А вытаскивать из догоревшего костра печеную картошку?
Если нет — вы себя обокрали… Заспанное солнце поднялось над сопками и тундрой. Таинственные розовые туманы разливались вдали, там, где проходит невидимая граница между Тихим океаном и Беринговым морем.
По откосу я сбежал к безымянной речке. Некоторое время стоял завороженный, словно впервые увидел сопки в снеговых шапках, студеное небо и речку, что впадала в Берингово море.
Я зачерпнул ладонями воду и плеснул в лицо. Сна как не бывало. Сразу почувствовал удары сердца. И так радостно стало на душе, что захотелось крикнуть изо всех сил.
Это можно себе позволить: ведь я один. Вокруг ни души. До Никольского — десятки километров.
Я разжег костер. Не хотелось в такое утро сидеть в старой юрташке и возиться с металлической печкой. Пока грелась вода в котелке, доел остатки пойманного вчера кижуча. Потом выпил крепкого, почти черного, чая. Завтрак окончен.
Сегодня мне повезет, и я смогу дописать то, с чем не мог справиться вчера. Достал из рюкзака тетрадь и начал работать.
И пусть море швыряет от злости камешки, пусть удивленно таращит глаза осторожный калан, что притаился в камнях и наблюдает за мной… В это утро и безымянная речка, и любопытные черные бакланы, и цветущая тундра — все вы уже у меня в плену. Все вы окажетесь на страницах моей тетради в синюю клеточку.
Солнце поднялось высоко, в глазах стало рябить. Я наконец спрятал тетрадь. На сегодня хватит. Отправляюсь бродить по берегу.
Часы отлива. Необычно молчаливо Берингово море. На береговой кромке валялись мертвые рыбки величиной с ладонь. Я нагнулся и поднял одну. Это была прилипала, или, как их называют на Командорах, «мяконькая».
Похожа рыбка на бычка, только еще округлей сверху. На светлом брюшке у нее круглая присоска. Захочет — к камню пристанет, и тогда океанская волна не сможет ее оторвать.
Командорские рыбаки рассказывали, что эти рыбешки из-за своей лени во время отлива не уходят с водой, а забиваются под камни. Их с удовольствием ловят и поедают каланы, песцы, сивучи, морские котики.
За какие-нибудь пятнадцать минут я добыл голыми руками целый котелок «мяконьких». Рыбки не бились и не пробовали выскочить из котелка, а покорно ждали своей участи…
Уха получилась отличная. А может, мне показалось? Разве случалось, чтобы еда, приготовленная своими руками на костре, вдали от человеческого жилья, оказалась невкусной?
Вечер ласкал море. Едва слышался крик одинокой чайки.
Костер угасал и затягивался пеплом. Вместе с ним угасала последняя полоска вечерней зари…