Хождение за два-три моря
Шрифт:
Здесь как с ростом населения. Человечеству в целом рост этот уже не нужен, вреден. А каждому государству в отдельности — нужен и полезен.
Минводхоз занят святым делом: печется о своем коллективе. Я специально привожу примеры известные, тривиальные.
У волжских браконьеров тоже есть свои коллективы. У нас сохранилась фотография: человек восемь, из них пятеро уже отсидели; все какие-то обескровленные, высохшие от пьянства и ночного образа работы, а при них — здоровенная мадам, повариха, организатор сбыта и вообще. Мы с этой атаманшей довольно мило поболтали — об охране природы. Думаете, ей не обидно было, что завтра ее детям-браконьерчатам придется, за отсутствием осетров, пойти по профсоюзной линии?.. Просто она никак не могла догадаться: что же делать, чтобы этого не произошло?! Ну что?
Я слушал ее сентенции и все яснее, за спецификой чисто браконьерских доводов, улавливал нечто давно и хорошо знакомое. Стимул: хоть день, да наш. Оправдание: для людей стараюсь, своих людей; каждый должен заниматься своим делом. И принцип: не слишком умствуй.
Нет, что ни говорите, а браконьеры — люди государственные. Обратное, вообще говоря, неверно; но только «вообще» говоря.
Впрочем, это к теме браконьерства уже не относится.
А теперь вернемся на Азовское море, к Бердянской косе. Я должен сознаться: на борту «Юрия Гагарина» была браконьерская снасть — тридцатиметровая сетьпутанка. В тот вечер еще была.
Глава 12 Бердянская элегия (финал)
Из путевых записок Сергея.
Смеркалось. Мы сварили бычковую уху, с «Мифа» на борт «Гагарина» прибыли гости, Саша приготовил салат, Даня вытащил заветную флягу, и снова звучали над заливом одесские песни, ростовские прибаутки и неиссякаемые истории о парусах.
— Спасибо, ребята, — сказал наконец Валера. — Хорошо посидели.
— А на посошок?!
— Ну разве что на посошок… — Ростовчане уехали домой, на «Миф».
Данилыч в предвкушении потер руки.
— Вы порыбачили своим способом, теперь я порыбачу своим, — сказал он и тут же заставил работать всю команду.
— Ты сетку вынимаешь, а ты подаешь… Вот оно. Теперь мы с тобой будем сетку разбирать, а ты — складывать… — Складывать было еще, собственно, нечего. Даня с удивлением взирал, как долго четверо взрослых людей могут возиться с одним квадратным метром путанки. Потом он к нам присоединился и еще через минуту понял — как. Возгласы Данилыча изменились:
— Куда тянешь?! Это не верх, а низ. Здесь потрясти надо. А ты чего трясешь? Это я уже один раз распутал…
Стояла темная воровская ночь. Данилыч запретил зажигать свет из принципиальных, по отношению к комарам, соображений. Понять, где верхний и нижний края сетки, а также где чья рука, было невозможно.
Команды шкипера крепчали. Мощь русского языка в конце концов возобладала: минут через сорок сетка была разложена на корме. Данилыч взялся за ее край и загробным шепотом сказал:
— Иди на нос, выпусти метров сорок кодолы… Только тихо! — Не подозревая ничего плохого, я пошел и попустился. Тем временем к сетке привязали груз и опустили за борт. Данилыч скомандовал:
— Теперь выбирай. Только тихо!..
Такого подвоха я не ожидал. Выбирать в темноте, при свежем ветре, мокрую якорную цепь, которую только что сам попустил — занятие не из приятных. К тому же тащить нужно было «только тихо», ругаться приходилось про себя, а про себя ничего плохого не скажешь. С кормы покрикивали «тяни тише!», и я тянул все тише, размышляя о тяжком хлебе браконьеров. Хотя наверняка ни один браконьер не ставил сети с крейсерской яхты…
«Гагарин» разогнался, цепь звякнула о борт.
— Якорь чист! — по привычке гаркнул я.
— Какой там чист, — тихо гаркнули с кормы, — у нас еще полсети в лодке, Давай все сначала…
Я начал «давать», то есть снова отпускать цепь. Возглас Дани — «ого, глоська!» — возвестил, что сеть в лодке. На всякий случай я вытравил еще метров сто и начал подтягиваться.
На этот раз все шло гладко. Сетка стеночкой становилась у дна, кодолы хватало. Оставался последний этап: закрепить второй конец сети на корме и идти наконец спать.
— Все: крепи, — раздался с кормы шепот Данилыча и тут же растерянный голос Баклаши:
— А что крепить?..
Дальнейшие слова и фразеологические обороты я описывать не буду. Если хотите, поезжайте в Бердянск. Местные браконьеры и оба Дзендзика — Большой и Малый — до сих пор вспоминают их с содроганием.
Оказалось, что Данилыч выкинул за борт всю сеть, без остатка, вместе с кончиком, который Баклаше надлежало закрепить на корме…
Почему мы не попытались выловить ее сразу? Это до сих пор загадка. Шкипер махнул рукой, сказал, что «завтра найдем», и почему-то добавил «вот и все» вместо привычного «вот оно»…
Вот и все. Но сколько раз потом, на Дону и на Волге, когда вода вокруг кипела от рыбы, сколько раз потом я проклинал этот вечер, свою (или Данилыча?) непонятливость, сетку как таковую! Сколько новых седых волос появилось на седой голове шкипера, скольким нервным клеткам никогда уже, в соответствии с наукой, не восстановиться!.. А тогда, на Азовском море, у Бердянской косы, мы несколько раз чертыхнулись и пошли спать в глупой уверенности, что еще не все потеряно…
Глава 13 Врач-навигатор с водолазным призванием
— Ударили Сеню кастетом по умной его голове! — надрывным речитативом пел Данилыч и, помолчав, затягивал снова:
У-дарили Сеню кастетом!
По ум-ной его го-ло-ве…
День начинался песней. Этот ее единственный куплет я когда-то вычитал у Вадима Шефнера и обычно исполнял, опробуя лбом крепость гика бизани. Сегодня, в связи с результатами ночной рыбалки, злоключения Сени вспомнились Данилычу.