Хозяин черной жемчужины
Шрифт:
Но в действительности все оказалось, как показало время, еще хуже. Еще коварнее. И мы с Алешкой были буквально в двух шагах от разгадки его пакостных планов. Но совершенно об этом не догадывались.
Алешка закончил свой второй эскиз и стал его сравнивать с первым.
– Дим, тебе какой больше нравится? Этот или этот?
И мы оба как-то приглушенно ахнули. Одновременно.
– Ни фига! – сказал Алешка.
– Неслабо! – сказал я.
Даже одного взгляда на рисунки было достаточно, чтобы заметить: Розовый Принц изменил свое место жительства.
– Дим, эти жемчужницы, они что, ползают, что ли? У них, что ли, ноги есть? Или лучи? Как у Астры?
– Нет у них ног, – твердо ответил я. – Вадик говорил, что они всю жизнь сидят на одном месте. Ведут сидячий образ жизни.
Как Павлик на нашей кухне.
– Все ясно, – сказал Алешка упавшим голосом. – Я самое главное проспал. Это Глотов сдвинул Розового Принца.
– А зачем?
– Он что-то с ним сделал. Может, он хотел его украсть? И продать где-нибудь в Германии, какому-нибудь монарху. Или Моцарту.
– Надо Вадику сказать.
– Бесполезно, – вздохнул Алешка. – Глотов отвертится. Скажет, что это тетя Лида в своем купальнике пузыри пускала и сдвинула раковину. Дать бы ему по башке как следует.
– Вадику?
– И ему тоже! Не следит за своими вещами! Развел всякие жемчуга...
А время между тем близилось к шести.
Когда мы вышли на улицу, вдруг повалил снег. Громадными хлопьями. Они красиво роились вокруг фонарей и мягко ложились на что попало. И на нас в том числе.
Мы потерянно стояли возле левого якоря. Что мы могли сделать? Машины у нас нет. Своего водителя тоже. Сейчас выйдет из института проф. Ю.Н. Глотов, сядет в машину своего сообщника и поедет с ним в банк, где совершит грязную сделку. А мы – не то что помешать, мы и посмотреть на это дело не сможем.
– Дим, скажи, – Алешка потопал ногами и подул на пальцы, – скажи, якорь в снегу, правда странно? Все равно что льдина в пустыне.
Я не успел ответить.
– Привет, снеговики!
Мы обернулись. Это была тетя Лида. Не в черном купальнике и не в белом халате, а в короткой дубленке и в залихватской кепчонке с козырьком. Она вскинула к глазам фотоаппарат и щелкнула нас.
– А что домой не едете?
– Не на чем, – вздохнул Алешка. – Мы без колес и без денег.
– Не вопрос, – сказала тетя Лида, – я вас подвезу. Вам куда?
– Нам в банк. Надо штуку баксов снять. На дорогу.
Тетя Лида рассмеялась и повела нас к своей машине.
Мы уселись сзади, и Лешка сказал:
– Давайте немного подождем.
– А что так? – обернулась тетя Лида.
– Все то же, – буркнул Алешка.
Тетя Лида помолчала. Наверное, она думала. О том, как беспечно попала в Алешкины сети.
– И что дальше? – Она вздохнула. Включила «дворники», которые стали деловито и старательно смахивать с ветрового стекла налипший снег.
– А дальше – легко, – сказал Алешка. – Поедем вон за той желтой машиной.
– Скрытно? – врубилась тетя Лида.
– Очень скрытно. Но без потерь.
Возле банка мы остановились, прикрывшись большим трейлером.
– Стрелять будете? – спросила Лидочка, обернувшись.
– Ага, – сказал Алешка. – Дайте нам свой фотоаппарат.
Она даже не спросила – зачем? Молча протянула мне камеру. Я вышел из машины и пошел в банк следом за Глотовым и его подельником.
– В банке фотографировать нельзя, – сказала мне в спину Лидочка.
Но мне повезло: в банке было много народу, и я среди него капитально затерялся. И скрытно сделал все необходимые снимки. Как они стоят в очереди к окошку, как Глотов передает деньги, как он получает синюю папку и прячет ее в портфель. И даже – как они оба сели в желтую машину.
– Порядок? – спросила меня Лидочка. – Пока они не отъехали, ты бы и номер их тачки щелкнул.
Я щелкнул. Это был последний кадр на пленке.
– Вы мне потом пленку верните, – сказала Лидочка, выруливая на проезжую часть. – У меня там очень личные кадры.
– Вернем, – пообещал Алешка. – Мы вам даже эти личные кадры распечатаем.
– Как благородно! Куда едем? На Петровку, 38 или в Министерство внутренних дел?
– Я домой хочу, – жалобно протянул Алешка. – По маме соскучился.
– А я по папе, – проскулил я.
– А вы по Вадику, – сказали мы вместе с Алешкой.
Пленку мы сдали в проявку в этот же день, а снимки получили на следующий. И прямо там же, в «Копейке», где сдавали пленку, мы их с нетерпением просмотрели. Там были в основном «очень личные кадры», на которых присутствовал наш Вадик. Во всяких видах. Вот он склонился над бумагами и в задумчивости грызет кончик авторучки. Причем тот кончик, который пачкает пастой его губы. Вот он в буфете, задумчиво подносит ко рту пустую ложку.
– А потом салфетку вместо хлеба жевать начнет, – хихикнул по этому поводу Алешка.
Но вот Вадик кончился и пошли оперативные кадры. Все получилось! Даже номер машины на последнем снимке.
Дома Алешка отложил «очень личные кадры» и принялся рассматривать наши снимки. Я в это время доделывал уроки. И тоже потерял бдительность.
– А это что за снежные чучела? – раздался над нами папин голос. Он бесшумно, еще по своей оперской привычке, вышел из кабинета.
– Это твои родные дети, – сказал Алешка. – Они мерзнут под снегом во имя науки.
– А это? – Я уже стоял рядом и видел, что папа ткнул пальцем в дядьку-водителя. – Кто мерзнет в помещении банка?
– Неустановленное лицо, – сказал я. – Простой водила.
– Так, – папа взял фотографию в руки, вгляделся в неустановленное лицо. – Где-то я это лицо видел.
– В тюрьме, что ли? – спросил Алешка.
– Сейчас узнаем. – Папа прошел в кабинет и позвонил Павлику.
Дверь за собой он не закрыл, и нам все было хорошо слышно.
– Павлик, завтра с утра гони в Управление. Пробей мне Грачева Игоря Николаевича. Профессиональный домушник. И сразу ко мне. Вечером? Ну, можно и вечером. Ты хочешь поужинать в кругу семьи? Пора тебе, Павлик, свою семью заводить. Ладно, дело терпит. Вечером жду.