Хозяин Каменных гор
Шрифт:
— Некстати поторопился! Не расчелся за содеянное с хозяином и грех в могилу унес! — недовольно сказал Демидов.
Работные стояли молча, опустив головы. Кипело у них в груди, да что скажешь барину, когда у него сердце каменное, а душа червивая? Эх-х!..
Демидов словно не видел тяжелой жизни работных. Приходя в темные холодные цехи, он подолгу присматривался к работе. Впервые Павел Николаевич увидел и рассмотрел пышущие жаром домны, обжимные молоты, людей же он как будто не замечал: держался высокомерно, ни с кем не вступал в разговор. Старый литейщик,
— Ваша милость, поглядите на защитку! Совсем погорела от огня! — обратил он внимание Демидова на кожаный фартук. По запекшемуся лицу рабочего лил пот, ворот ветхой рубахи был расстегнут, большие жилистые руки устало повисли вдоль тела. Глянув на чумазое, покрытое потом и сажей лицо литейщика, заводчик брезгливо отвернулся от него и, оборотясь к Любимову, спросил:
— Чего он хочет?
Управляющий потупил глаза, заюлил:
— Он говорит, защитка погорела! Сами изволите видеть, ваше превосходительство, как им не погореть в таком пекле. Разве напасешься?
Рабочий шаркнул по чугунным плитам пряденьками [29] и снова очутился перед лицом хозяина.
— Это верно, она долго не выдерживает, но ведь давненько ее меняли. А нам каково, тело запекается. Поглядите, кожа лопается! — настойчиво говорил литейщик, размахивая снятой войлочной шляпой.
— Любимов, о чем говорит этот холоп? — багровея, спросил Демидов.
Моргая глазами работному, чтобы он ушел, управляющий угодливо передал заводчику:
— Ваше высокопревосходительство, он просит, чтобы чаще меняли защитки.
29
Лаптями из веревок; их надевали на сапоги.
— Хоть раз в год! — добавил литейщик.
Демидов хмыкнул носом и снова отвернулся.
— Передай ему, Любимов, что этого делать нельзя! — сердито сказал Павел Николаевич. — Стыдно разорять хозяина. Эка важность, подумаешь, если запечется от жара лицо раба! Ведь ему не в полонезе идти! — улыбнулся своей шутке Демидов.
Любимов слово в слово повторил речь барина, стараясь всей своей грузной фигурой оттеснить рабочего.
— Так! — с укором выдохнул литейщик. — Работенка каторжная, а барин и говорить с нашим братом не хочет. Снизойти не желает! Эх-х! — Работный дерзко напялил на лохматую голову войлочную шляпу.
— Любимов, это еще что? Шапку перед барином долой! Высечь дерзкого! — распаляясь гневом, закричал Демидов.
— Что ж, и на том спасибо! — мрачно посмотрел на заводчика работный.
— Взять! Немедля взять! — взвизгнул егермейстер.
Словно из-под земли выросли два гайдука и схватили литейщика. Барин отвернулся и, посапывая, быстро, вперевалку пошел к выходу. На ходу он отчитал управляющего:
— Дерзости! Одни дерзости! Распустил! Гляди, сам бит будешь!
Побледневший Любимов тихо брел за хозяином, рабски отмалчиваясь, давая ему «выходиться».
— Сани! — крикнул Павел Николаевич.
Его бережно усадили и повезли.
— Куда прикажете, ваше превосходительство? — осведомился управитель.
— На Выйский рудник!
Кони быстро доставили их на медный рудник. Над бревенчатым срубом поднимался пар.
— Что это такое? — спросил заводчик.
— В сем амбаре работает водокачальная паровая машина Черепанова, ваше высокопревосходительство. А вот он и сам!
У распахнутых дверей стоял плечистый старик, без шапки, не боясь холода, в легком кафтане. Демидов вышел из возка и с важностью пошел к амбару. Ефим остался стоять у дверей. Он дождался, когда подошел Демидов, и степенно, без унижения, поклонился ему.
— Черепанов? Весьма рад, весьма рад! — заговорил Павел Николаевич. — Ну-ка, покажи свою машину.
Ефим Алексеевич провел прибывших в полутемное помещение. В глубине амбара высилось сложное механическое сооружение. Демидов загляделся на работу машины: ритмично ходили шатуны, с невероятной быстротой вертелся маховик. Все части ее были начищены и блестели. Вокруг — чистота. У рычагов в кожаном запоне стоял сын Черепанова — Мирон. Он учтиво поклонился Демидову.
Павел Николаевич, вглядываясь в непонятные для него механизмы, обошел паровую машину. В крупные детали он тыкал перстом и спрашивал:
— А это что?
Ему объясняли, но он ничего не мог понять, сердился, однако обнаружить свое незнание не хотел.
— Превосходно нами придумано! — горделиво подняв голову, важно заявил он.
Черепанов спокойно выслушивал хозяина. Поведение механика, его сдержанность не понравились заводчику.
— Ты что же помалкиваешь? — хмурясь, спросил Демидов. — Разве ты недоволен своим хозяином?
— Премного довольны! — степенно поклонился Ефим, а на душе стало тоскливо. Он с грустью подумал: «Рассудил бы, сколько людей сия машина от беды спасла!»
Демидов поморщился и сказал:
— Доволен-то доволен, а вот стоило ли ставить сей самовар? Дорог весьма. Ну да ладно, в заботе о жизни человеческой и этого не жаль! — великодушно изрек он.
Мирон выступил вперед, хотел сказать что-то дерзкое, но под строгим взглядом отца смирился и снова отошел к машине.
Чтобы отвлечь Демидова, управляющий предложил ему:
— Может, в рудник изволите заглянуть?
— Что ты! Что ты! — испуганно отмахнулся хозяин. — Да в своем ли ты уме?
На сытом лице Демидова выразился ужас. Мирон не удержался.
— Поглядите, господин, как люди там мытарятся! — сорвалось у него с языка.
Может, Демидов и не слышал дерзкого замечания или не пожелал пререкаться со своим крепостным, но он промолчал и пошел из амбара. Любимов толкнул Черепанова в плечо:
— Благодари барина. Экий ты бесчувственный! Осчастливил вас посещением!
Ефим молча поклонился.
Сидя в санях, Демидов поминутно оглядывался на Выю:
— Любимов, что же творится? Я его осчастливил, дозволил построить этот самовар, а он хоть бы что. Неблагодарный пошел народ. Избаловался!