Хозяин Колодцев (сборник)
Шрифт:
— И явился на свет двести первый потомок! — провозглашал Арман, сдерживая дикий смех. — И остался в живых… И не подавился вином, вот… — он поднес горлышко к губам и сделал большой глоток, — и не свалился в море… И не окочурился ненароком, как это бывает с вы… выродками… И преуспел… преуспел в промысле, да в каком! Он проникся… преисполнился… возлюбил… голубую шляпку. Шляпку, да! Он задумал сам себя перехитрить… Явится, мол, дурень… недоумок, да… И освободит потомка от… от… Прокля-атье!
Скорчившись, Арман заколотил по столу кулаками. Юта, глядевшая в щелку двери, дрожала, но вот уже час не решалась уйти. Все, все давно стало ей понятно. История Ютиного похищения, лишившись недомолвок и прикрас, оказалась всего лишь глупой ошибкой.
— Он перехитрил себя! — орал Арман злобно. — Но судьбу… Не проведешь, ты… двести первый потомок!
Отчаяние Армана пугало Юту, что-то внутри нее сжималось болезненно, будто предчувствуя беду. Принцесса довольно быстро догадалась, что несчастье Армана связано с неким «промыслом», но что это значит, ведь драконы не занимаются ремеслом?
Юта вспомнила тот жуткий взгляд, который так напугал ее перед тем, как с Арманом случился странный припадок. Почему-то ей стало казаться, что «промысел» и этот взгляд таинственным образом связаны, и по спине ее забегали противные мурашки.
Слово «промысел» встречалось в клинописных текстах, украшавших собой подземелье. Что оно означало? Как это связано с ее, Ютиной, судьбой?
— Потомок Сам-Ара! — выкрикивал Арман, захлебываясь вином. — Почему ты не околел в младенчестве? Почему ты дожил до сего дня, и до этой шляпки, и до этой принцессы?
Юта грызла пальцы.
— Ты думал… — голос Армана ослабел, — думал спрятаться за спину глупого освободителя с мечом… Спрятаться от долга… От чести… От славы… Думал откупиться, подонок…
На минуту он затих, ткнувшись лицом в ладони — Юта осторожно переступила с ноги на ногу. Будто почувствовав ее присутствие, Арман обернулся к двери. В желтом свете надвигающейся грозы Юта увидела его лицо.
Это было лицо глубоко страдающего человека.
Юта растрогалась. Растрогавшись, потеряла бдительность, слишком сильно налегла на дверь — та скрипнула и отворилась. Юта опоздала отскочить.
— А-а, — пробормотал Арман, ничуть не удивившись. — Вот она, жертва.
Он попытался встать. Отступая, Юта вытянула вперед руку, будто защищаясь, и пробормотала:
— Арм-Анн…
Он ощерился:
— Как-как? Что ты сказала, принцесса?
И прежде, чем Юта успела ответить, он дунул на нее.
Не дунул даже — дохнул, так драконы дышат огнем.
Арман забыл, что он пребывает в человеческом обличье. А может быть, от вина и переживаний оба его обличья полностью слились в его сознании.
Как бы то ни было, но Арман дохнул. В конец перепуганная Юта бросилась бежать. Арман, петляя, спотыкаясь и держась за стены, двинулся прочь.
Он был пьян, как никогда.
С третьего раза обернувшись-таки драконом, он шагом пробрался через тоннель и, только достигнув выхода, поднялся на крыло.
Вечер был воспаленный, кроваво-красный, абсолютно безветренный. Море глухо шумело; Армана бросило в сторону, он коснулся крылом воды и чуть не рухнул в волны, но в последний момент выровнялся, хоть и с трудом.
Быстро темнело. Немели крылья, голова шла кругом от выпитого, он никак не мог подняться повыше — тянуло вниз отяжелевшее брюхо. Море, которому полагалось быть внизу, норовило то подняться на дыбы, то опрокинуться набок. Замок то и дело лез в глаза, хотя Арман старательно поворачивался к нему хвостом.
Я трезв, грузно ворочалось у него в мозгу. Я вполне в состоянии… Проклятье!
Он снова зачерпнул воды и озлился, и эта злость помогла ему овладеть собой. Презирая себя и весь мир, он пустился прочь от берега и от замка, гонимый ненавистью и отчаянием.
Безветрие затягивалось. От горизонта наползали темные бесформенные груды, больше похожие на кучи чернозема, нежели просто на тучи. Армана мутило. Суетливо взмахивая сразу уставшими крыльями, он летел и летел, будто пытаясь убежать от себя.
Стоячий воздух над морем дрогнул. Потом дрогнул еще, и сразу, без предупреждения, налетел ледяной вихрь. Стало совсем темно, только край горизонта вдруг ярко осветился, чтобы тут же и погаснуть.
Гроза.
Арману стало весело. Что ж, пусть. Это забавно. Это приключение. Только прочь от замка, от принцессы, от ритуальной комнаты, от клинописного зала, от такой жизни. Прочь.
Горизонт осветился снова, и снова, и снова, и вот уже чуткое ухо Армана уловило в мерном грохоте моря далекий отзвук: угу-гу…
Арман хотел улыбнуться, но зубастая пасть не была для этого приспособлена. Вихрь, вдруг совершенно озверев, ударил его по крыльям, завертел, осыпал солеными брызгами; в ту же секунду по чешуе дробно забарабанили крупные капли. Арман чувствовал, как они стекают в подбрюшье, огибая чешуйки, капая с поджатых когтей.
Надо возвращаться, подумал Арман. Ему все еще было весело, но уж очень он устал.
Вот тут-то все и началось.
Гроза налетела внезапно, злобно и беспощадно.
Арман метался среди молний; небо над его головой каждую секунду покрывалось сетью голубых вен. Небо, истязаемое, ревело, истошно кричало от горизонта до горизонта, и в этой каше из волн и туч не было уже ни верха, ни низа, и ни какого-либо твердого направления.
Он, кажется, протрезвел, но это уже не имело значения. Самое горячее желание вернуться не могло помочь в мутной тьме, и Арман окончательно сбился с дороги. Тучи облепили его черной ватой, правое крыло свело судорогой, и оно отказалось подчиняться. Несколько долгих секунд он просто падал, как подстреленная лысуха; потом крыло вдруг захлопало с бешеной силой, и он выскользнул из-под гигантской волны, которая уже готова была слизнуть его, как лягушка слизывает прямо из воздуха зазевавшуюся мошку.