Хозяин кометы

Симада Масахико

Вот так неожиданно начался концерт. Каору прекрасно знал, что ему делать.

Андзю спросила:

– Что ты будешь петь?

Каору ответил неприветливо:

– Какая разница.

Отец тут же сказал:

– Каору, давай эту, – достал из сумки ноты издательства Рикорди и поставил их на пюпитр.

«Песенка герцога» из «Риголетто». Андзю тоже знала эту арию. «Разве ребенок справится с оперной арией», – подумала она и начала играть в простом размере три восьмых. Как только Каору запел, все застыли. На лицах слушателей было написано. – «Не может быть!» Андзю непроизвольно заиграла громче. Каору с ненавистью смотрел в пустое пространство, на висках у него пульсировали синие жилки, он пел таким пронзительным голосом,

что казалось, сейчас лопнут барабанные перепонки. Произносил ли он фразы на итальянском языке или посылал проклятия – было непонятно, он словно пытался ошеломить всех своим пением. Он легко брал и верхние и нижние ноты и закончил петь так, будто у него голос пробивался сквозь макушку В какой-то момент горничные тоже собрались в гостиной и теперь бурно аплодировали. Каору прекрасно владел своим голосом, и трудно было поверить, что это поет восьмилетний ребенок И не фальшивит. Но самое большое впечатление этот дискант рассерженного мальчишки произвел на мать и на Мамору – они тоже захлопали. Его искренность покорила всех. Отец с довольным видом подмигнул Андзю. Андзю посмотрела на бабушку, и та молча кивнула в ответ.

Каору покраснел и в первый раз улыбнулся. Своим пением он убедил членов семьи Токива – он может войти в их круг. Именно тогда Каору смутно осознал, что музыка обладает большей силой убеждения, чем любые разумные доводы.

2.5

Каору выделили комнату, которая прежде служила кладовой. Рождественская елка, куклы для праздника девочек, гимнастический трамплин, масса ненужных игрушек были перенесены в дальний склад, вместо них в комнату поставили стол и кровать. Тем временем привезли вещи: любимую подушку Каору, подушечки для стульев, вещи родителей, книги и ноты. Их занесли в комнату, и в ней поселились призраки навсегда покинутого дома на том берегу реки и покойных родителей Каору. В этой комнате Каору всегда мог погружаться в мир воспоминаний о своей исчезнувшей семье.

Среди вещей, доставшихся по наследству от родителей, был короткий меч, хранившийся в мешочке из узорчатой ткани. Каору не знал, откуда он взялся. Отчим Сигэру принес его: на потертой камчатой ткани был вышит герб – хризантема, ножны украшала золотая лаковая роспись – дракон с рубиновыми глазами и хрустальным шаром в пасти. На гарде меча кольцом свернулась змея, а на клинке была выгравирована надпись на китайском языке. Бабушка прочитала ее:

– Не умеешь жить во славе – умри вместе с ней. – И добавила: – Эта вещица – не иначе как подарок от императора Мэйдзи. Откуда у мальчика такая ценная вещь?

Никто не мог ответить на бабушкин вопрос, таинственный меч положили в коробку с надписью «Наследство родного отца Каору» и убрали в глубь стенного шкафа.

Формальности по переводу Каору в начальную школу были пройдены, теперь он каждый день за завтраком встречался со всей семьей. Мамору ездил на электричке в частный лицей, Андзю ходила пешком в католическую женскую школу, а Каору – в местную муниципальную школу. Им было по пути, и пять минут в день Каору и Андзю могли делиться своими переживаниями.

Каору знал: если Андзю его невзлюбит, жизнь в семье Токива будет для него день ото дня невыносимее. Что бы такое сделать, чтобы ей понравиться? Он нервничал, старался не говорить и не делать ничего лишнего, но от этого выглядел все более неприветливым.

Рано потеряв родителей, он, сам того не замечая, утратил способность к эмоциональным переживаниям. Если его хвалили, он не радовался, а, наоборот, делал вид, будто ему все надоели. С теми, кто проявлял к нему свою любовь, он держался подчеркнуто холодно. Как будто был уверен, что в один прекрасный момент эта любовь обернется предательством. Вообще-то Каору уже пережил огромное предательство. Смерть отца и матери, бескорыстно любивших его, открыла Каору одну странную истину, все, кто любят его, обязательно умирают.

Как ни печально, Каору виделась вдалеке смерть тех, кто был в семье Токива на его стороне: бабушки, Андзю и Сигэру Токива.

Каору честно хотел понравиться Андзю, но у него пока ничего не получалась. Со стороны Каору казался странным ребенком, у которого неизвестно что творится в голове.

Тем не менее Андзю пыталась понять то чувство одиночества, которое он испытывал. Оставаясь одна, Андзю повторяла про себя слова, произнесенные сестрой-монахиней во время школьной молитвы: «Возлюбите самого одинокого человека в мире».

Пожалуй, Каору был самым одиноким мальчиком в мире из всех людей, когда-либо встречавшихся Андзю.

2.6

Мамору в Каору не нравилось ничего. Его раздражало непроницаемое выражение лица Каору, бесило, что хоть толкай его, хоть пинай – тот и не пикнет. Каору никогда не смотрел ему в глаза, и это тоже было противно. Мамору выплескивал на безропотного братца все свою мутную страсть к разрушению, которую сам не мог контролировать.

Нет, он не боялся, что Каору станет угрожать его положению единственного и неповторимого сына семьи Токива. Он был абсолютно уверен в своем превосходстве: тоже мне соперник. Но Мамору не выносил ласковых взглядов, какими смотрели на этого «самого одинокого ребеночка на свете» отец, бабушка и Андзю. При виде того, как его семейка прыгает вокруг этого придурка, подобно толстухам, дефилирующим перед тощими, как скелеты, негритятами Биафры [6] со вздувшимися животами, его так и подмывало издеваться над Каору.

6

Биафра – республика на юго-востоке Нигерии, просуществовавшая с 1967 по 1970 г. От голода, вызванного гражданской войной, там погибло около миллиона человек

– У буржуа на роду написано издеваться над слабаками, – хвастался он одноклассникам. Младший брат Каору был в этом смысле идеальной мишенью.

– Так и прибил бы его, – бормотал себе под нос Мамору, сидя запершись у себя в комнате, – он клеил модели, и от запаха ацетона дурела голова.

Отец строго-настрого приказал Мамору:

– Не вздумай обижать Каору. Будешь вымещать на нем злость – готовься к тому, что однажды она, усилившись вдвое, вернется к тебе. Не воспринимай Каору как чужого. Не можешь признать в нем брата – заботься о нем как о младшем товарище.

Мамору настроился по-своему выполнять сказанное отцом. Бить Каору, издеваться над ним, держать на побегушках – это и значит заботиться о младшем товарище.

Мамору так «заботился» о Каору, чтобы на его лице и теле не оставалось следов. Он просовывал ему карандаши между пальцами, а потом с силой сжимал руку; он говорил: потренируем-ка мышцы живота – и лупил по нему баскетбольным мячом; он отрабатывал на нем приемы: бросок с захватом «ножницы», удушающий захват и захват «коброй». Каждый день он старательно, будто выполняя домашнее задание, мучил Каору.

– Я о тебе забочусь, чтобы не прибить. Перестану лупить тебя – вот тогда берегись. Только попробуй настучи кому-нибудь, худо будет.

В ответ Каору, потупившись, что-то пробормотал себепод нос. Мамору это не понравилось:

– Чтоты там сказал?

– Так, ничего, – ответил Каору, смотря на Мамору исподлобья.

– Что ничего? – Мамору с силой потянул его за волосы, но «самый одинокий на свете ребенок» почему-то сохранял при этом презрительную усмешку.

У Мамору на душе стало паршиво, он стукнул разок Каору по голове, как по барабану, и удалился в свою комнату. Мамору злился все больше: «Вот гаденыш, такую рожу скорчил, будто ждет не дождется наихудшего».