Хозяин небесных гор
Шрифт:
Как обычно, в этот вечер все сидели у костра после ужина. Начальник экспедиции по карте разъяснял нам маршрут перехода к новому месту работы.
Утром решено было сниматься с лагеря.
– Дождик, однако, завтра будет: бурундуки кричат, – сказал проводник, обращаясь к начальнику экспедиции.
И в самом деле, из леса со всех сторон раздавались булькающие крики бурундуков. Все дни до этого они так и не кричали.
– Если будет дождь, задержимся здесь ещё на денек, – ответил начальник. – А что бурундуки кричат перед непогодой, и мне приходилось замечать.
С полуночи зашумел ветер вершинами кедров, и вскоре налетела сильнейшая гроза. Темноту ночи то и дело озаряли яркие вспышки молний. Громовые раскаты следовали один за другим.
Дождь хлестал по палаткам как из ведра. Вдруг совсем рядом с палатками с треском и шумом рухнул подгнивший старый кедр и раздался топот лошадей. Больше часа всё бесновалось кругом, пока грозу не унесло дальше. Стих и дождик.
На рассвете ярко запылал восток. На небе не оказалось ни облачка. Тёплые солнечные лучи заиграли в капельках воды на траве и ветвях.
Пока кипятили чай и дежурный готовил завтрак, остальные участники экспедиции стали снимать палатки и укладывать вещи.
Проводник ушёл за лошадьми. Его долго не было. Прошло больше часа. Завтрак был готов, вещи уложены, а проводника с лошадьми всё не было.
Наконец он вышел из леса к лагерю совсем не с той стороны, откуда его ждали, но без лошадей, с одними уздечками в руках.
– Лошади напугались ночью грозы и убежали домой, – оглушил он нас «приятной» новостью. – Пойду за ними в посёлок, – добавил он невозмутимо.
– Но ведь это три дня туда и столько же обратно!
– Следы лошадей пошли напрямик по лесу к посёлку. Это втрое короче, чем по тропе. Я за день дойду до посёлка и на другой день приеду.
– Почему же мы ехали три дня кругом?
– С вьюками только по тропе можно ехать, а не прямо через лес.
– Лошади могут заблудиться, они не бывали здесь, – усомнился кто-то из нас.
– Здесь, где лагерь, ни одной лошади никогда не было, да и из людей-то я один только бываю зимой на промысле. Но лошади хоть и впервые здесь, а дом найдут без ошибки.
– Не сомневаюсь, – сказал начальник экспедиции и рассказал, как учёные Эмлен и Мюллер ловили в одной пещере летучих мышей, плотно закрывали им глаза, выпускали за восемь километров от пещеры и мыши возвращались домой. Жабы и тритоны, оказывается, тоже возвращаются к месту, где их поймали, и притом кратчайшим путём.
Проводник наскоро позавтракал, взял уздечки и ушёл. Мы решили посмотреть на следы лошадей. Когда начался дождь, лошади сгрудились вместе около палаток. Трава здесь была вытоптана до земли.
Молния ударила в соседний суховершинный старый кедр, и он, загоревшись, с треском повалился на землю.
Перепуганные лошади врассыпную помчались в сторону, противоположную посёлку. Постепенно они перешли на рысь, собрались вместе и, наконец, направились гуськом, повернув в сторону посёлка. Лошади проторили след по лесу в тёмную бурную ночь точно по прямому направлению, как по компасу, от лагеря до посёлка, а не по тропе, по которой на них ехали сюда кружным путём. Словно не первый раз в жизни, а часто этим лошадям приходилось проделывать этот путь.
Через два дня проводник приехал с лошадьми в лагерь по этой же прямой тропе.
СЕРЕБРЯНКА
Даурская степь на маньчжурской границе особенная, непохожая на степи Украины или Западной Сибири. Слегка холмистая, без единого деревца, она местами совсем дикая, первобытная. Станция Борзя Восточно-Сибирской железной дороги, с магазинами, столовыми, сутолокой базара, – последний крупный районный центр перед границей.
Из зверофермы на этой станции погружены в вагон серебристо-чёрные лисицы. Им предстоял длинный путь через Читу до Иркутска. Лисицы не могли видеть из своих клеток в тёмном вагоне, как в степи появились первые робкие лесочки. Чем дальше к северу шёл поезд, тем сильнее менялась природа. И наконец басистые гудки электровоза стали будить тишину тайги по обеим сторонам пути.
На одной из станций вагон открыли, и привычный запах пищи заставил лисиц заметаться в транспортных клетках. Серебристо-чёрные красавицы визжали, алчно облизывались, злились на соседок. Рабочий привычным движением открывал клетки и ставил чашки с кормом.
– Скорей, отправляемся! – подбежал к вагону кондуктор.
Рабочий заторопился, сунул чашку в последнюю клетку и выскочил из вагона. Закрыть дверцу на засов он забыл.
Поезд тронулся.
Лиса съела свою порцию, облизала чашку и забегала в тесной клетке. Над дверкой прибита дощечка с кличкой лисы «Серебрянка». Поздно вечером машинист электровоза резко затормозил на небольшом станции на берегу Байкала, и дверца от толчка приоткрылась. Лиса выскочила и заметалась по вагону. Голоса людей и грохот вагонной двери заставили её притаиться за клетками. На этой станции надо было что-то выгрузить из вагона. Весовщик не заметил, как небольшая тень мелькнула из вагона.
Поезд ушёл.
Серебрянка долго лежала под грудой деревянных шпал, постепенно привыкая к необычной обстановке. Наконец она робко вылезла, крадучись перебежала по путям, юркнула в кусты и притаилась там. Незнакомые запахи ошеломили лису: она родилась и выросла в клетке. Её прадеды и много поколений серебристо-чёрных лисиц не знали ничего, кроме клеток и готовой пищи.
Грохот приближающегося поезда напугал лису, и она бросилась от станции в лес. Рассвет застал её, всю мокрую от росы, далеко от железной дороги. Древний инстинкт заставил лису укрыться от дневного света в густых кустах, хотя «дома», в клетке зверофермы, только в дневные часы лисицы получали пищу, шла уборка клеток, пересадка – словом, всё важное в жизни серебристо-чёрных лисиц было приурочено к дневным часам.