Хозяин Проливов
Шрифт:
— Нет. — Голос Феба прозвучал глухо.
— Что? — не расслышала Геро.
— Я не Загрей. — Лучник повысил голос. — У меня своя дорога.
Богиня задохнулась от удивления. Глупец! Только что весь мир лежал у его ног, а он отпихнул его сандалией!
— Я напоил тебя, — с легким презрением бросил Аполлон. — Теперь ты сможешь жить в новом круге. Но это не значит: жить со мной.
Лицо Геро исказил гнев.
— Ты пожалеешь, — прошептала она.
— Я уже пожалел.
Геро скользнула между деревьев серым туманом и растаяла в воздухе, оставив после себя легкий холодок. Аполлон стряхнул с ясеневой дудки крупные капли росы и вновь приложил ее к губам. «Она уходит. Глупец! Глупец! — захлебнулся водой рапсод. — Что же ты наделал? В глазах ее гнев. В сердце месть. Ты проклят навеки за свое святотатство». Марсий закашлялся, потому что Аполлон решил выколотить из него влагу о ладонь. А когда снова дунул, хитрый певец предпочел больше не напоминать своему убийце о случившемся.
Над Олимпом вились дымы. Геро готовила угощение, и запах жареной кабанятины с луком разносился далеко за стенами дворца. Трехликая стряпала редко, предоставляя это право Гестии — хранительнице домашнего очага. Но сегодня был особый случай. Отрезав от распяленной на веретене туши кусок порумянее, Геро защелкала пальцами, подзывая Эриду.
— Будь незримо рядом с Громовержцем, когда я стану кормить его, — приказала она, бросив угощение на пол.
Эрида встала на четвереньки и принялась острыми зубами рвать мясо, из которого еще сочился розоватый сок. Облизнув перепачканные жиром губы, богиня раздоров заверила госпожу, что сделает все как велено.
Не успела она удалиться, слегка приволакивая поврежденный Фебом хвост, как на пороге возник грозный хозяин Олимпа. Он стряхивал с бороды капельки соленой влаги, и на лице его было написано такое блаженство, что Геро ни на минуту не поверила в рассказ о дожде над Аттикой. Ее неверный Загрей резвился с одной из нереид в морской пене, даже не подозревая, что срок его чудачеств на исходе.
Геро с поклоном приняла мокрый гиматий мужа, разула и вымыла ему ноги, которыми Загрей, как в детстве, нетерпеливо болтал в тазу. Затем, умастив его кожу розовым маслом, расчесала волосы и бороду и надела на голову Громовержцу венок из алых маков — своих любимых цветов, — аромат которых навевал на вспыльчивого Зевса сонное благодушие.
Не встретив в супруге обычной подозрительности, «отец богов» расслабился, повеселел и возлег у кипарисового стола, на котором дактили уже расставляли блюда с мясом. Скромно устроившись в ногах его ложа, Геро взяла в руки пряжу и завела такой разговор:
— Милый Зевс, пока ты утруждаешь себя надзором за вселенной, не ешь, не спишь, мокнешь под дождем и портишь одежду в соленой морской пене, — она все-таки не могла не вставить эту шпильку. Громовержец поднял брови, но Мать богов продолжала самым невинным голосом: — Есть негодники, посягающие на твою власть в отдаленных уголках земли, которые и солнце-то освещает с трудом.
Громовержец напрягся и хрустнул костяшками пальцев. Такое начало семейного ужина не сулило ему покоя.
— Об этом не стоило бы говорить, — Геро, опустив очи долу, продолжала чесать шерсть золотым гребнем, — ибо земли эти столь ничтожны, что укрываются даже от твоего недремлющего ока. Но принцип есть принцип, — она бросила на мужа быстрый взгляд, — власть не может быть полной, если кто-то где-то не подчиняется тебе.
— Кто? — Глаза Зевса налились кровью. Жирное, не до конца прожаренное мясо возбуждало его, а дурманный аромат мака ударял в голову.
Громовержец не заметил, как в комнату, улучив момент, тенью проскользнула Эрида и по-собачьи свернулась у ног господина.
— Успокойся дорогой, не принимай близко к сердцу. — С золотого гребня Геро на пол сыпались искры.
— Кто?! — проревел Зевс, рывком вставая с ложа и откидывая смятый венок в угол. — Кто посмел посягать на мою власть?
— Боги-изгнанники, — шепотом подсказала демон раздоров.
— Этот выскочка лучник? Мой сын-недоносок? И шлюха Урания? — Гневу Громовержца не было предела.
— Есть еще Артемида, Медвежья сестра Феба, и их мать Лето, — сокрушенно вздохнула Геро, откладывая пряжу. — Сядь, дорогой. Успокойся. Поешь.
— Смотреть за бабами — твоя работа! — Зевс смел рукой со стола золотое блюдо.
Увидев куски мяса на полу, Эрида с шумом бросилась за ними. Ее громкое чавканье только еще больше разозлило хозяина.
— Богини-женщины лишь помогают Аполлону. А главный зачинщик он, — сообщила Геро. — Он изгнал гигантов, детей Ниобы, с земель, на которых ты по своей милости позволил им жить за гранью обитаемого мира. Кому, спрашивается, нужны были дикие степи Киммерии и нагромождение камней в Таврских горах? Место ссылки прихожая Аида! — Геро явно увлеклась, в ее глазах блестел неподдельный гнев. — А теперь гипербореец основывает там свою власть. Вспомни, так уже было однажды в Трое. Ты его наказал. А он взялся за старое.
— Накажи его, — затявкала Эрида и принялась вылизывать жирные пальцы хозяина.
Зевс схватил со стола расписной пифос и с досадой хватил им об пол.
— Да накажу! — рявкнул он. — Болтуньи! Ни днем, ни ночью покоя нет! Поесть не дадут! Жалуются! Доносят! — Громовержец затопотал по лестнице прочь. Его тяжелые шаги еще долго слышались в соседнем мегароне.
Геро удовлетворенно кивнула. Ее Загрей не прощал посягательств на свою власть. Как бы он ни был сейчас раздражен против нее, завтра его гнев выльется в свинцовые гири, которые запляшут по спине Феба. Наглеца, посмевшего отвергнуть ее уже после того, как взял!
Убирая со стола тарелки, она не заметила, как за дверью тихо проскользнула высокая фигура в легком медном шлеме. Теребя баранью эгиду на плечах, Афина простояла у порога все время короткого ужина Зевса. Она была его любимой дочерью и так далеко ушла от Великой Матери, что Громовержец даже заявлял, будто бы Паллада вышла у него из головы в полном боевом вооружении. Эти разговоры льстили Деве-воительнице, которая возвела в абсолют гражданскую мудрость, как Аполлон — меру и чувство прекрасного.