Хозяин тайги (сборник)
Шрифт:
— Один?
— А как же! К нему сунулся было председатель райпотребсоюза, а я ему номер занят. Ха-ха-ха! Он говорит: я подожду. А я ему: ждите, с минуты на минуту "сам" придет. На секретаря намекнула. Приятной компании, говорю, втроем. Он сразу на попятную. Извести, говорит, когда горизонт прояснится. Ха-ха-ха!
— Молодец, Лелечка! Я тебе привезу из Крыма коралловые бусы.
— За эти бусы мне Дашка глаза выцарапает.
— Хорошо. Прихвачу еще защитные очки.
— По мне, так лучше песню. Говорят, вчера ты здорово пел.
— Ну что ж, песню так
Он потрепал ее королевским жестом по волосам, по щечке и прошел к председателю в кабинет.
Тот встретил его как брата — руки вразлет, словно обниматься шел:
— Иван Гаврилович! Рад видеть, рад. Проходи к столу, дорогой. Председатель исполкома, еще относительно молодой, но грузный человек с двумя подбородками, одетый в светлый костюм цвета какао с молоком, предупредительно поздоровавшись, усаживал гостя: — Вот сюда, в кресло. Давненько не виделись, давненько, — говорил и все улыбался, садясь на свое председательское место.
— Обыкновенное дело, Никита Александрович. Наши рейсы дальние, отвечал и Чубатов, так же вовсю улыбаясь. — Мы, как моряки, в большом каботаже.
Каждый из них под этой улыбкой прятал тревогу, поэтому глаза их смотрели пытливо и настороженно: чем ты меня огорошишь?
— В этом году вы что-то припозднились, Иван Гаврилович.
— Зато взяли две тысячи кубов, Никита Александрович.
— Это хорошо… А где же плоты?
— К сожалению, все еще там… На месте.
— Жаль, жаль…
Улыбки кончились, лица потухли. Председатель взял сигарету, протянул пачку Чубатову, закурили…
— Мы просто задыхаемся без твоего леса. Завьялов каждую неделю звонит у него к зиме новый коровник строится. Столбы, перекладины — весь каркас поставили из железобетона, а стены бревенчатые, по типу шандоров. Ну и сам понимаешь… Стала стройка.
— Я для него четыреста кубометров заготовил.
— Он тебе в ножки поклонится. — Никита Александрович в упор и строго посмотрел на Чубатова. — Но как доставить эти кубометры? Ты можешь что-то предпринять? Ну хоть посоветуй!
Чубатов, потупясь, тяжело выдавил:
— Боюсь, что до весны лес не притянем. Дорог нет. Осталось только одно — ждать большой воды.
— То-то и оно… — Никита Александрович побарабанил пальцами о стол, отрешенно глядя в окно. — Вот так номер! И как ты ухитрился обсушить плоты?
— Кто знал, что в августе будет засуха? А весь июнь-июль вода держалась высокой. По нашей-то нужде не хотелось налегке возвращаться.
— Так-то оно так. Да вот видишь, что получилось. Где твои люди-то? Вербованные?
— Четверо на запани осталось, шесть человек подались в леспромхоз. А двое где-то здесь болтаются. Для связи — на случай, если деньги дадите.
— Окончательный расчет, что ли? Откуда взять деньги-то? Мы же не можем твой лес на баланс поставить? Он пока ничей… Обесценен. Вот когда пригоните его, тогда будет и окончательный расчет, и премиальные, и все такое прочее.
Чубатов, слушая эти слова, все ниже опускал кудлатую голову. Потом сказал с глухой обидой:
— Вот не ожидал, Никита Александрович.
Здесь было множество мятых бесформенных расписок, сделанных на тетрадных листках, на блокнотных листочках и просто на клочках бумаги.
— Сколько у вас расходов-то?
— Шестнадцать тысяч с небольшим. Две с половиной тысячи в райфо списали. Осталось четырнадцать!
— Подходящая сумма…
— Так ведь две тысячи кубов заготовлено! — с горечью и силой сказал Чубатов. — Я же не вру.
— Понятно, понятно! — Никита Александрович озабоченно опустил на грудь голову, выдавливая еще и третий подбородок. — Только на чей счет мы теперь запишем эти четырнадцать тысяч?
— Половину спишет райфо на зарплату лесорубам. А семь тысяч погасит Завьялов, как обычно, на такелаж спишет. Я ж ему четыреста кубов заготовил!
— Но пока лесу у него нет.
— Так будет! Куда он денется? Подтвердите, что лес заготовлен. Если хотите, пошлите туда комиссию, обмерят плоты, обсчитают.
— Комиссию послать — дело нехитрое. Но финансами своими распоряжается сам Завьялов, а не я. Понимаешь?
— Понимаю, как же! Не первый год так делаем. Вы ему визируете, чтобы оплатил такелаж. Он оплатит, то есть принимает расходы. Лес-то ему идет. И другим занаряжаете таким же образом.
— Тебе придется самому съездить к нему и договориться, — карие глаза Никиты Александровича смотрели теперь грустно на Чубатова.
— Но, Никита Александрович, не может же Завьялов принять эти расходы без вашего разрешения, — Чубатов еле удержался на подвернувшемся упреке: "Не дурачьте же меня!"
— Хорошо. Я ему позвоню. Поезжай!
12
Василий Иванович Завьялов слыл в округе человеком широкой натуры и крепким хозяином. Он сам приехал за Чубатовым. С утра пораньше! Дарье поставил корзину красных помидоров величиной с детскую голову каждый, да трехлитровую банку ароматного меду, чистого, темного, словно янтарь, да копченой свинины. Хоть и пожилой, но еще крепкий — не ладонь, а каменная десница. Лицо обветренное, загоревшее до черноты, с глубокими извилистыми морщинами, как из мореного дуба вырезано. Но сам такой обходительный, деликатный. Присел на краешек стула, будто боялся обломить его. Разговор вел легкий, утешительный:
— Это хорошо, что вы надумали съездить в отпуск куда подальше. Погодка теперь хоть на Тихом океане, хоть на Черном море благоприятствует…
Чубатов, звоня ему, заикнулся насчет денег: одолжите, мол, на отпуск. "Это мы всегда пожалуйста!" — был немедленный ответ.
И Дарья, провожая Чубатова в гости к Завьялову, впервые за эти дни воспрянула духом: а что? Если сам Завьялов благоволит к Ивану, то, может, все и утрясется. У Завьялова авторитет. Он и самого начфина убедить сможет.
Но в "газике" Завьялов как-то погас, тяжело навалившись на баранку, насупленно молчал всю дорогу, пока выбирались из города.