Хозяин женского общежития

Блэкстоун Мередит

— Что? — не верю я ушам.

— Иди на поле, — тычет он пальцем в стену, за которой громыхает музыка и ревет толпа, — и останови этих пляшущих куриц.

— И как я должна это сделать? — спрашиваю я. — Может, придумаешь что попроще?

Харви сверлит меня взглядом несколько секунд, а потом выдает:

— Я в тебе ошибся. Ты такая же, как и все.

И уходит, грубо оттолкнув меня в сторону.

Глава 11

«Какая искусная манипуляция» — думаю я, фыркаю и мысленно

посылаю его к черту. Раз так хочет особенную, пусть слепит ее сам из глины. А я какой уродилась, такой и останусь. Соблазнить мужика — это я могу, а вот под него подстроиться…

Но внутри скребут кошки, и я с ужасом обнаруживаю, что разочарована в самой себе. Струсила, да?

Я плетусь на свое место, усаживаюсь между Хлоей и Риной и скрещиваю на груди руки, желая отгородиться от внешнего мира. Надо было наплевать на все и пойти на свидание в библиотеку. Но я профукала свой единственный шанс в погоне за безопасностью. Из таких, как я, хорошие художники не получаются.

— Отсосала ему? — спрашивает Милли, перегнувшись через Хлои.

В ответ я только глаза закатываю.

— Судя по его лицу, не очень удачно, — злорадствует Хлои.

Девки на поле все еще задирают ноги, отплясывая в танцевальной битве. Харви смотрит на них без интереса, мрачный, будто ребенок, у которого игрушку отобрали. Я опять закатываю глаза, а мои любимые сестры продолжают сочиться ядом.

— Минус одна конкурентка, — весело говорит Милли.

— Осталось избавиться от тебя, и он точно мой, — заявляет ей Хлои.

— Оу, спасибо! — Милли прижимает руку к сиськам и корчит мину умиления.

Да, против меня они замечательно дружат. Я считаю до десяти, жду, когда обида и ярость пройдет, попутно отыскивая коморку диктора. Он сидит и восторженно комментирует танцы чирлидерш в пяти метрах от меня в специально отведенной зоне на третьем ряду. В руках у него микрофон. Рядом еще один портативный лежит на столе возле звукового пульта и экрана, показывающего то, что происходит на поле. От толпы он отделен прозрачной пластиковой перегородкой, но дверь приоткрыта.

На всякий случай я считаю до десяти еще раз. Нет, ярость и решимость не отпускают. Эта методика никогда мне не помогала.

Хлои говорит:

— Ну и как его член? В рот поместился?

Внутри все тут же взрывается, но драться на нее я не полезу. Нет. Настоящая месть должна быть слаще сиюминутной победы. Я встаю с места и иду в каморку диктора, бесцеремонно захожу внутрь, хватаю портативный микрофон и кланяюсь. Он только рот успевает раскрыть. А я уже бегу по лестнице вниз к футбольному полю, перескакиваю через невысокое ограждение и бегом несусь на поле.

— Стойте! — ору я в микрофон. Меня не слышно, только диктор сверху комментирует:

— Кажется, эта дамочка сошла с ума! Что она задумала?

С трибун слышаться неодобрительные крики, но я не обращаю на них внимания, забегаю между двумя командами чирлидерш, ловко уворачиваясь от Кэндис и щелкаю выключателем на микрофоне.

Прокашливаюсь.

Вот теперь меня слышно. Микрофон подключен к колонкам, и мой кашель разносится по всему стадиону.

— У меня экстренное объявление, — говорю я, уперев одну руку в бок. — У нашего капитана сегодня день рождения. Поаплодируйте!

Это не правда. Все знают, что Харви Эйден Дрейк, как и положено альфа-самцу родился летом под знаком льва. Потому хлопки с трибун редкие. Больше гневного свиста со стороны мужчин не досмотревших танец полуголых женщин. Я их понимаю. Если бы Дрейк тут отплясывал, и какая-то сучка попыталась ему помешать, я бы ее убила.

— Какого хрена, Лея! — орет на меня Кэндис. Взгляд у нее такой, что просто кошмар. Любая дама на моем месте уже испепелилась бы на месте, но меня защищает дикий щенячий восторг, излучаемый наблюдающим за мной Харви Дрейком.

— Это не простой день рождения. Все знают, Харви родился летом, — говорю я в микрофон, тайком показывая Кэндис средний палец. — Но мы сейчас находимся на территории лучшего университета искусств страны. И каждый, кто здесь учится, однажды переродился.

После этих слов трибуна разом притихла. Я сглатываю. Быть освистанной как-то проще, чем быть услышанной. Слишком много ответственности для меня одной. Ну, ладно. Придется импровизировать.

— Именно в этот день двенадцать лет назад Харви Дрейк впервые попал в Лувр и повесил там свою первую картину. Это стало вдохновением всей его жизни. Давайте поаплодируем Харви и пожелаем ему успехов в творчестве и футболе! — кричу я в микрофон. Волнение достигло пика. Я чувствую, как взмокла спина, и голубая блузка прилипла к телу. Но, слава богу, это все.

Я хлопаю вместе со зрителями и уже собираюсь уйти, как вдруг Кэндис подлетает ко мне одним прыжком, выхватывает микрофон и говорит:

— И в честь этого события Лея нам сейчас споет!

Микрофон тут же снова оказывается у меня в руках, а все внутренности делают сальто.

— Не умею я петь, — шепчу я Кэндис.

Она разводит руками в стороны и искренне желает мне:

— Тогда облажайся.

Ну, ладно! Петь так петь. В конце концов, Харви велел мне остановить скачущих сучек, а не выигрывать музыкальный конкурс. О том, чтобы всем понравиться, речи не шло.

Я подношу микрофон к рукам и запеваю старинную песню известной рок-группы, написанную задолго до моего рождения. Красивая рок-баллада в исполнении Стива пробирает до костей, но в моем исполнении заставляет всех корежиться и ржать.

А я пою и останавливаться не собираюсь. Попутно еще и строчки меняю, чтобы донести до господина, насколько несправедливо он со мной обходится:

— Любовь такого рода делает женщину рабыней. Любовь такого рода сведет меня в могилу. Я схожу с ума, детка! Я схожу с ума! — кричу я в микрофон, и кто-то мне даже подпевает. Впрочем, успехом это не назовешь. Скорее жалостливостью толпы к симпатичной влюбленной дурочке.