Хозяин жизни
Шрифт:
– Артём. Короче, Тёма.
– В общем, с завтрашнего дня как можно больше с ним общайся. Говори ему о чём угодно. Хоть сказки рассказывай! Он должен слышать голос человека, твой голос.
– Понял, – и скрывается.
– Скажите, а Серёгин действительно ваш брат? – следует осторожный вопрос.
– Да, – и вдруг, может, в результате минутной слабости из-за навалившейся усталости говорю главное: – Более близкого человека у меня на свете нет. Даже жена по эмоциональной близости, увы, составить ему конкуренции не может. Иван – это моя… совесть.
Делаю ещё одну затяжку. Ну вот, кажется, немного
– Итак, Эдуард Павлович, давайте разговаривать. Я вроде пришёл в себя. Так что вы хотели мне сказать?
– Знаете, Александр Николаевич, признаюсь, мой знакомый и ваш бывший пациент, который дал мне номер телефона, описал вас как человека и сразу обратил моё внимание на необходимость вести себя с вами так же, как мы общаемся в своём кругу…
Ну слава богу! Они меня оценили… Стараясь не допустить изменения выражения на лице, внутренне усмехаюсь. Я не человек из их круга, но со мной нужно говорить, как со своими. Однако! Люди «нашего круга»… Это называется корпоративная спесь, господа! Правда, я пока не знаю, как они общаются между собой внутри своей касты. Ладно, послушаю дальше.
– После этого, не очень надеясь на своих помощников, я сам покопался в Интернете и почитал там про доктора Елизова, – эти слова произносятся с некоторым оттенком барства. – Думаю, имя любого выдающегося врача всегда обрастает легендами, и поэтому я с пониманием воспринял, как о вас в превосходных степенях там написано благодарными пациентами. Уверен, многое соответствует действительности.
Что-то он растекается мыслью… Не знает, с какой стороны подойти? Придётся поторопить.
– Эдуард Павлович, я не читаю о своей персоне, тем более в Интернете. На глупости нет времени. Возможно, вы сами сегодня это поняли. Я вон даже переодеться после операционной не успел. Скажите наконец, что привело вас ко мне?
Конечно, я знаю ответ на свой вопрос. Тут и обычная логика, и уж очень «громкий» у него мыслительный процесс.
– У меня пропал сын. Уже три дня не даёт о себе знать. Видите ли, в семье привыкли, что Володя всегда нам хотя бы звонит, говорит, где находится и чем занимается. А сейчас… Он просто исчез! Даже телефон выключил. Мы очень беспокоимся, не случилось ли с ним что-нибудь нехорошее. Это мой единственный ребёнок. Парень своенравный, гонористый и по молодости может наломать дров. Бураков, который был здесь, сказал, вы не только пользуетесь гипнозом, но ещё и в состоянии найти человека. По словам полиции, такой опыт у вас уже был.
– Могу, но не всегда, – вру, конечно, но не хочу я сразу бросаться искать его сынка, ведь о том, что натворил этот Володя, не сказано ни слова. Будто и не было такого! Мол, ты его найди, а дальше посмотрим. Да и просьба найти пока не прозвучала.
– Александр Николаевич, я вас очень прошу… помочь нам его найти.
Обращение звучит с каким-то внутренним трудом. Будто проситель что-то в себе преодолевает. Естественно! Он привык не просить, а приказывать и требовать немедленного исполнения.
– Эдуард Павлович, вот скажите, какой мне резон напрягаться для определения места нахождения человека, принесшего нам столько неприятностей? Ведь поиск – это очень серьёзное напряжение сил и способностей. Согласитесь,
– Считаете, я, как отец, не должен защищать своего ребёнка? – в тоне папаши улавливаю раздражение. – Вы же не будете отрицать, что защищаете Серёгина, поскольку он ваш брат.
Надо же, какая обнаруживается позиция у этого человека. Мне он её тоже приписал. Нет, господин хороший, такой подход не годится.
– Буду! Любого своего сотрудника в такой ситуации я бы защищал точно так же! – чётко выговаривая слова и глядя ему в глаза, объясняю я. – Это моя принципиальная позиция! Персоналии здесь совершенно ни при чём. А доктор Серёгин в истории с вашим сыном вообще является пострадавшим.
После сказанного занимаю место в своём кресле. С этим человеком я буду разговаривать, как говорится, через стол.
– Послушайте, я понимаю, сегодня мы с вами являемся противоборствующими сторонами, но сейчас наши интересы совпадают, – нетерпеливо и теперь уже с некоторой досадой произносит гость. – Да, я не хочу вмешивать в это дело полицию и тем более предавать его огласке. Но призываю вас понять: пока Володя неизвестно где, все мы не знаем… какие события последуют дальше.
Гм… Что будет дальше… Ничего хорошего уж точно не будет. Конечно, чуть отдохнув и теперь ползая по мозгам своего сегодняшнего собеседника, многое я уже понял сам, но хочу, чтобы прозвучали конкретные опасения.
– Что вы имеете в виду?
– У Володи в характере есть стремление всё дожимать до конца. Он… упрямый и очень мстительный мальчик. Мы заметили это, ещё когда он учился в гимназии. Признаюсь вам, нам с ним действительно тяжело, – последнее звучит со сдерживаемым вздохом.
– Думаете, он опять себя как-нибудь проявит? – и непроизвольно усмехаюсь. – Судя по рассказу его же приятелей, у вашего сына богатый послужной список. Да и у нас, как вы знаете, он уже дважды отметился. А из ваших слов я делаю вывод: скрывшись от какого-никакого контроля со стороны родителей, он сейчас строит планы мести доктору Елизову за посягательство на своё исключительное положение.
– Александр Николаевич, я вам скажу совсем откровенно… Я очень боюсь, Володя… совершит реальное преступление.
Значит, всё случившееся до этого, с точки зрения папы, просто невинные шалости.
– В его представлении вы… – отец зачем-то понижает голос, – единственный человек, который ему не только не подчинился, но и, как он считает, посмел наказать.
Задумываюсь. Звучит как угроза или как минимум предупреждение… Хотя обо всём этом мы говорили с Николаем Сергеевичем, да и сам я прикидывал возможные способы такой мести. Только беспокойства, которое всегда сигнализирует о грядущей опасности, как уже про себя отмечал, я сейчас не ощущаю. А вот сильное беспокойство отца мне понятно. Он говорит со мной честно, я это вижу, но пока не принял для себя решение, как реагировать на его просьбу, ведь главного пока не прозвучало.