Хозяйка «Белой усадьбы» – 2. Маленькое зло
Шрифт:
Алекс от меня получил свою конфету, и с блаженной улыбкой сразу же проглотил.
– Вкуснятина, – пробормотал он, когда мы перешли к следующему игроку – Цедрику, который с завистью смотрел на моего сына, и взглянув в свои карты, хотел было уже отбиться, но передумав, хитро сощурился.
– Я лучше историю расскажу, можно? – посмотрел он на меня, не став врать о том, что ему не чем было ходить.
После рассказанной истории, можно было заходить с любой карты, а у Цедрика их было еще две, значит он смекнул, что сможет их приберечь.
– Конечно можно, – пожала я плечами, краем глаза замечая, как округляются глаза у других детей, ведь ничего страшного Алексу я не сделала, когда он проиграл, а наоборот ребенок получил сладкий приз. А я тем временем, смотря Цедрику в глаза, продолжила: – Правилами это не запрещено. Но сразу предупреждаю, что ложь я чувствую, и если в истории будет хоть капля лжи, то конфету ты не получишь.
Я знала, что Цедрик любитель врать, поэтому и предупредила его, а заодно и остальных детей, чтобы не решили жульничать.
Мальчик на пару мгновений смешался, но Ромик, как и обычно решил над ним посмеяться, я заметила, что у этих двоих постоянно накалены отношения и один пытается задирать второго:
– Да не умеет он правду говорить, только врет постоянно.
– Всё я умею! – фыркнул Цедрик. – Просто не видел повода. А сейчас есть, так что слушайте.
И Цедрик начал говорит, а все дети даже дыхание затаили, видимо правды от него редко кто слышал, раз так заинтересовались его рассказом.
Рассказ оказался банальным и с каким бы циничным спокойствием мальчик его не рассказывал, однако моё сердце обливалось кровью.
Он говорил о том, как впервые оказался в столице и встретил одного из чумазых мальчишек, который уговорил его пойти в их банду. Его обещали научить воровать, за это он будет платить всего лишь десятину от своего дневного куша, а ему будут давать место для жилья.
Но ему никто не сказал, что пока его будут «учить» старшие, то он будет обязан отдавать почти всю свою добычу им, а на остальные деньги отдавать их общему повару.
И весь тот месяц, который мальчик промаялся среди банды он не только не смог ничего заработать, так еще и в долги попал. Потому что, когда решил пойти один на дело, то попался инспектору, а его выкупили их старший, дав взятку полицейскому, и мальчик залез в долг на очень большую сумму денег. А если учитывать то, сколько он воровал примерно за день, то подсчитав Цедрик понял, что ему придется целый год батрачить на старшего. А потом спустя неделю он случайно подслушал, как его старший, которому он был благодарен за спасенье, оказывается его и подставил. Потому что инспектор был его дальним родственником.
Тогда-то он и хотел попробовать убежать в приют, но по наивности рассказал одному мальчишке из банды, а тот всё доложил этому самому старшему, и Цедрика связали, бросив в подвал, а через неделю продали работорговцам.
– Уж лучше бы я сразу в приют пошел, – выдохнул мальчик, закончив свой рассказ.
Я заметила, как сильно покраснели его глаза, когда он вспоминал всю эту историю, поэтому выдала ему в награду целых три конфеты.
Когда Цедрик их увидел, то глазам своим не поверил.
А я тем временем, заметив, что Ромик опять хотел сказать какую-то колкость, громко заговорила:
– Ты не знал, что они тебя обманут. Ты не знал, что так будет. Думал, что жизнь на улице проще. Это нормально. Будь я на твоем месте, и в твоем возрасте, то возможно поступила бы также. Иногда путь, который кажется нам легче, на самом деле ведет нас в ловушку. Жизнь дала тебе шанс всё изменить, воспользуйся им. И в следующий раз прежде, чем выбирать какой-то путь, тщательно подумай, а стоит ли оно того?
Я с нежностью улыбнулась мальчику, и не став больше заострять на этом внимания, перешла к следующему ребенку – Сатии.
Какое-то время девочка теребила оставшиеся две карты у себя в руках, но затем жадно проводив последнюю конфету, которую откусил Цедрик (первые две, он проглотил почти не глядя), всё же решилась:
– Можно я тоже историю расскажу? – и посмотрела на меня своими невозможно красивыми глазами.
– Конечно, – улыбнулась я.
И Сатия начала свой рассказ.
Это была история из её прошлого. Просто один из дней, проведенных с семьей. Когда её отец был еще жив, а мать не спилась, они пошли на ярмарку.
– Там так много солнца было, и папа с мамой были такими веселыми. Мы смотрели представление с шутами, а еще папа катал меня на плечах и купил мне пряник. А мама заколку. У меня было очень красивое платье. И мама была очень красивая и счастливая. А потом папу убили, а мама много плакала. Она пыталась найти работу, но не смогла. У нас было мало еды. А потом к нам стали приходить плохие дяди. И мама стала злой. Она перестала меня любить. Говорила плохие вещи.
Я заметила, на щеках девочки слезы, а она их не чувствовала, и просто продолжала говорить, даже не вытирая их со щек:
– Она говорила, что я во всем виновата. А иногда наоборот просила прощения и много плакала. И пила. А потом пришли работорговцы и она продала меня им, когда они предложили деньги. Зачем она так со мной? В чем я виновата? Я плохая? – выкрикнула она, смотря на меня почти с мольбой.
Я взяла Сатию за руку (благо сидела девочка рядом) и посмотрев в огромные и злые глаза, со всей искренностью сказала:
– Ты ни в чем не виновата, ты хорошая девочка и старательная. Вон Мариша не даст соврать, ты же постоянно ей помогаешь во всем, – Мариша тут же кивнула. – И все здесь могли бы это подтвердить, – я посмотрела на детей, и они все закивали, подтверждая мои слова. – Просто твоя мама оказалась слишком слабой. Она совершила ужасный поступок. Она не должна была так с тобой поступать. Но и ты не должна держать на неё зла. Мы не можем выбирать родителей. Но мы не обязаны злиться на них, винить в чем-то, или ненавидеть. Твои чувства обиды и злости – это нормально Сатия. Но не надо об этом думать постоянно. Иначе ты можешь ранить себя или совсем убить. Наши чувства, они, как яд. Они разъедают нашу душу и делают тело больным. Ты же не хочешь болеть?
Девочка отрицательно помотала головой, и добавила:
– Нет, я болела сильно, я не хочу больше!
– Ну вот, – улыбнулась я, – тогда ты должна простить свою маму, и не обижаться на неё, чтобы спасти себя.
– Спасти себя? – удивленно посмотрела она на меня.
– Да, именно, и вот держи.
Я выдала ей тоже три конфеты.
И Сатия с радостью начала их есть, но при этом о чем-то думая. Благо Тара позаботилась о напитках, и дети могли запить сладкое.
Выдохнув, я повернулась к Мишиасу.