Хозяйка болот
Шрифт:
Однажды соседка проворчала:
– Думаешь, Бойд слишком часто уезжает в свой рыбацкий лагерь? Да мой Марвин целый день разговаривает на работе по рации, а когда приходит домой, то сразу хватается за радио. Если не слушает, то чинит. Вчера вот как заорет: «Джолин! Я нашел новую частоту!» Я пошла в нашу гостевую спальню, а там муженек: в одной руке старая железяка, а вокруг разбросаны радиодетали. Пусть Бойд и уплывает на лодке по выходным, Марвин не со мной, даже когда он дома!
В другой раз она сказала:
– Не все в отделе чисты и безгрешны, запомни мои слова. – Я представила ее фразу на бумаге, подчеркнутую
Однажды, когда мне и семи не исполнилось, мама выбежала из дома, сказав, что сейчас придет миссис Рабидо. Я никогда не оставалась дома одна. Все ждала и ждала. Проверила кладовую, не появилось ли чего среди муки, овса и бобов. Зашла на веранду и почувствовала, как плиточный пол холодит ноги, затем поднялась наверх на лоджию, где дом, казалось, дышал, то всасывая, то вытягивая наружу сетку. Затем выбежала на улицу к дубу и забралась туда, где, как я точно знала, буду в безопасности.
– Ау! – позвал голос какое-то время спустя.
Миссис Рабидо стояла в дверях и кричала внутрь дома.
На ней было красное платье в цветочек без рукавов, похожее на мешок с луком. Я слезла с дерева и стояла позади соседки, пока та не повернулась и не подпрыгнула.
– Ох, негодница, чуть до приступа меня не довела!
Мы с ней сыграли девять партий в «Двадцать пять». Ближе к концу, каждый раз, когда был не ее ход, миссис Рабидо откидывалась на спинку стула и закатывала глаза. Наконец мы услышали, как на подъездной дорожке прошуршал грузовик моего отца, и, повернувшись, увидели за рулем маму. Папа сидел на пассажирском сиденье с марлевой повязкой на руке и плече.
– Старый Гарф Казинс сбрасывал мусор в водосточный колодец, я выписал ему штраф в пятьдесят долларов. Придурок кинулся на меня с ножом. Наверное, пьяный был, – сообщил он соседке.
– Наверняка, – отозвалась та и, не думая, хлопнула отца по плечу.
Он скривился, увидел, как я дернулась, и быстро нацепил невозмутимую маску. Вот только заговорил не сразу.
– Не волнуйся, Лони Мэй. Просто царапина. – Отец попытался улыбнуться. – Мистеру Казинсу пришлось куда хуже. Он, скорее всего, попадет за решетку.
Гарф Казинс действительно угодил в тюрьму штата и много лет ненавидел нашу семью. Прислал папе письмо с угрозами, отчего лишь просидел дольше. Но что стало с Джолин? Бьюсь об заклад, она знала эту Генриетту, автора записки. Насколько помню, Джолин и Марвин уехали вскоре после смерти моего отца. Вот только были здесь, а на следующий день снялись с места, дом опустел, даже дверь так и осталась приоткрыта. Их особняк до сих пор стоит заброшенным прямо на дороге.
В своей детской спальне я забираюсь на старую односпальную кровать с клетчатым покрывалом и включаю лампу. Если некоторые люди читают, чтобы заснуть, то я рисую. Набрасываю в альбоме заднее крыльцо, как оно выглядит с дуба, Джолин с ее круглым лицом и собранными в хвост тонкими волосами. Моя мать сидит за плетеным столом, перед ней в пепельнице сигарета. Я пытаюсь нарисовать лицо матери, но у меня не получается. Стираю черты ластиком и пробую еще раз.
И еще.
Во Флориде картинки возникают в моем альбоме без спроса. Те, что меня тревожат, летят в ведро. В мусорке уже лежат три наброска странного человека, который накинулся на меня на стоянке у больницы.
Возможно, это выражение шокировало бы утонченных дам Таллахасси, но среди художников-орнитологов оно в ходу. Это как «суть», но более емкое – энергия, дух, что простирается за пределы рисунка и затрагивает жизненную силу пернатых. Нарисовать его на самом деле невозможно, но если он не чувствуется на картине, паршивый ты художник. Я всегда лучше управлялась с изображениями животных, но уж мякотку собственной матери изобразить-то могла?
Люди говорят, что я похожа на нее. Поэтому пробую еще раз, сосредоточившись на наших общих чертах: тонкие губы, острый подбородок, темно-шоколадные волосы. Конечно, мои свисают по бокам лица, поэтому на рисунке я придаю прическе другой стиль и добавляю седину на висках. Тем не менее получается лишь какой-то странный автопортрет. Я в ее возрасте.
Переворачиваю страницу и пробую другую сцену – мама в молодости за роялем, длинные волосы распущены, на них вмятины от шпилек, которыми локоны были скреплены весь день. Белое хлопковое платье, более изысканное, чем выглаженные рубашки, которые она обычно носила. Если мама исполняет ноктюрн, то отец за кадром наверняка в своем рыбацком лагере. Ноты, которые срываются с ее пальцев, не оставляют следа на рисунке, но если бы могли, то передали бы мамину тоску.
На рисунке я разворачиваю ее на банкетке. Она все равно сопротивляется. «Ну же, мама!» – говорю я вслух, но лицо получается раздраженным.
Уже поздно, поэтому я бросаю альбом и выключаю свет. Стук дождя по крыше превращается в барабанную дробь. Природа выливает содержимое своего кувшина. Я представляю, что внизу играет фортепиано, мамины пальцы танцуют по клавишам. Играла ли она ноктюрн той ночью, думая, что мой отец в тепле и безопасности сидит в лагере? Когда на самом деле не было ни тепла, ни безопасности. Он просто пропал.
18 марта
Утром я выхожу полить мамины травы. Как она умудрялась сохранить их в таком идеальном виде, когда все остальное пошло прахом? Вытягиваю длинный шланг, отвинчиваю кран и распыляю воду сначала в одну сторону, потом в другую.
Поднимаются ароматы – пряная терпкость тимьяна и головокружительный ментол шалфея, нежный запах лепестков ромашки и сосновая прохлада розмарина. Лаванда еще не распустилась, поэтому на удивление нема. Направляю шланг на базилик, и вокруг все наполняется его ароматом.
Я возвращаюсь внутрь. В столовой лежат предметы, которые Тэмми сняла с буфета: льняные салфетки с кружевными краями и такая же скатерть, когда-то принадлежавшие бабушке Лорне, лиможский фарфор с золотой каемкой, что никогда не покидал шкафа, набор тиковых мисок и все остальные прекрасные вещи, которыми моя мама владела, но не пользовалась из-за неприязни к ее собственной матери. К стене куском скотча прикреплена многостраничная таблица под названием «ИНВЕНТАРЬ». Я поднимаю первую, проглядываю вторую и бросаю затею, возвращаюсь в комнату и ищу что-то розовое – конверт. Тот, в котором пришла записка, с яркими чернилами и на новой бумаге. Все, что мне нужно, – это обратный адрес.