Хозяйка большого дома
Шрифт:
И кошелек кинул, точно у Ната своих денег нет.
— Бери-бери, охламон. Подарок моей женщине будет. И значит, за мои деньги куплен должен быть.
В этом имелась своя логика.
Городок по весне переменился, но отнюдь не в лучшую сторону. Развезло обочины, и потеки грязи расползлись по мостовой, эту самую мостовую скрыв.
Воняло.
Дымом. Навозом. Кошачьей мочой, запах которой перебивал даже вонь человеческого дерьма. Рыбой порченой, кровью и свежатиной. Коров били на улице, разделывали
— Аккуратней, — повторил Гарм, перед тем как свернуть на боковую улочку.
Аккуратней.
Город переменился. Теперь он рассматривал Ната настороженно, с опаской и ненавистью, которая чувствовалась, что в желтых глазах бродячих псов, позабывших даже о мясе, что в серых человеческих.
Мясник замер, закинув топор на плечо.
И показалось — сейчас бросит, легко, благо, человек этот был могуч, и силы наверняка хватит, чтобы управиться с топором… Нат увернется.
Полезет в драку…
…мясник не один, еще забойщики есть, с тяжелым окованным железом молотом. И младшие помощники, что свежуют тушу. У этих — кривоватые, неудобные с виду ножи, но люди орудуют ими ловко.
И Нат пришпорил лошаденку.
Ему нужно в центр.
Он ехал по кривоватой улочке, спиной ощущая недружелюбные взгляды. Вели? Нет, пока, пожалуй, наблюдали… а грязь сползала, обнажились камни мостовой, и конские подковы звонко застучали.
Становились чище дома.
И улочка расползалась, обзаводясь тротуарами из розовой плитки, бордюрами и парой мокрых после дождя кленов. Они стояли друг напротив друга, отражаясь в витринах окрестных лавок.
Надо будет зайти, но потом. Сначала — дело.
И у местной таверны Нат спешился, бросил подбежавшему мальчишке поводья и монетку. Поводья тот поймал, а потом поднял взгляд на Нат и замер, приоткрыв рот, не способный решить, стоит ли ему звать на помощь или все-таки…
— Не расседлывай, — сказал Нат. — Вернусь через час.
Паренек кивнул и попятился.
Вот же…
Шерифа Нат встретил у аптекарской лавки, и тот, любезно придержав дверь, поинтересовался:
— Прогуляться решили?
— Пришлось, — буркнул Нат, поежившись.
Этот человек тоже изменился.
Старый? Больной? Но при том опасный. И ныне это очевидно…
— Надолго? — шериф кивнул на аптеку.
— Нет… кое-что надо взять и…
— Я подожду, — шериф не спрашивал, он ставил Ната перед фактом. — Ты уж не задерживайся…
В аптеке пахло травами.
Вербена. И резковатая мята. Липовый цвет в высокой склянке. Чабрец. Малина сушеная и темные ягоды голубики… ряды банок с белыми этикетками, подписанными кривоватым почерком. Порошки и смеси. Настои. Отвары…
— Добрый день, — поздоровался Нат, хотя в аптеке никого
— Добрый, — доктор выглянул из-за приоткрытой двери и, увидев Ната, нахмурился. — Что вы… не важно. Случилось что-то?
Он был в белом фартуке, в нарукавниках, и выглядел до невозможности растерянным.
— Простите, я несколько занят. С Нирой все хорошо?
— Да.
— Тогда в чем дело? Вряд ли вы столь сильно соскучились по мне, чтобы просто навестить, — он вновь исчез, а появился уже без фартука, зато принес с собой горьковатый запах бараньего жира.
Ната эта показная не дружелюбность лишь порадовала: не придется притворяться.
Притворяться он не любил.
— Мне нужен опий. Две склянки, — он подумал и поправился, — лучше три. Есть?
— Для кого?
В полумраке глаз человека не разглядеть, тем паче, что за стеклышками очков прячет. И стекла желтые, яркие.
— Вы можете молчать, молодой человек, но молчание ничего не изменит. Опий — не забава, а серьезное лекарство, которое я не могу продать по первому требованию…
Неужели?
Нату казалось, что именно так опий и продают. Что склянками, что огромными бутылями морфия, не спрашивая ни рецепта, ни даже того, кому эта отрава пойдет. А что отрава — это и Нату понятно, видел он людишек-опиоманов.
— Райдо, — Нат отвел взгляд.
Человек молчал.
Перебирал бумажные конвертики, раскладывая их на прилавке.
— Ему хуже, — добавил Нат спустя минуту. Хотелось на человека наорать, потому что если бы Райдо и вправду стало хуже, а этот… он злится из-за Ниры.
Но ей ведь хорошо.
Нат старается, чтобы было хорошо… он обещал журналов привезти. И еще книг… и позавчера они гуляли… дождь был, но Нира дождя не боялась, напротив, сказала, что так интересней.
И вела по дорожке.
Рассказывала, что про дом, что про сад, который начал зарастать, и ее это печалило. Нат сказал, что сад приведут в порядок, а она поверила… и позволила себя поцеловать.
Вот о поцелуе вспоминать не следовало: Нат понял, что краснеет.
— Насколько хуже? — холодно осведомился человек, но вмешательство его было как нельзя более своевременным.
— Совсем хуже. Больно.
— А его…
— Не хватает сил.
— Как я и предполагал, — это доктор произнес с чувством глубочайшего удовлетворения. — Ремиссия — явление временное. К сожалению.
Сожаления в его голосе не было ни капли.
— Вот, — доктор поставил на стол три склянки. — По пять капель в горячее вино. Если станет хуже — семь. Дальше сами подберете дозу.
И отвернулся, показывая, что беседа окончена.
Что ж, Нат сказал все, что от него требовалось. Флаконы он спрятал в кармане куртки.