Хозяйка большого дома

Демина Карина

— Мне уже хорошо, — Райдо все-таки поднялся, опираясь на стену. — А так… отравился, с кем не бывает?

— Вас рвало кровью, — доктор указал на пол. — Это значит, что процесс вошел в заключительную стадию…

Альва беззвучно скрылась на чердаке.

Вот ведь.

А почти получилось уговорить ее спуститься…

— Слушай, — Райдо стянул рубаху, во-первых, она была грязной и воняла, а во-вторых, ему хотелось увидеть свой живот, на котором он до сих пор ощущал отпечаток ладони.

Отпечаток был холодным, и холод от него просачивался

внутрь Райдо, растекался по крови, очищая эту самую кровь. Боль и та отступила. А он, оказывается, забыл уже, как это хорошо, когда не больно.

— Слушай, — повторил он, с удовольствием отмечая, что пальцы обрели прежнюю подвижность, и голова не кружится, и вообще он почти здоров. — Скажи, откуда вообще это странное желание появилось?

— Какое?

— Похоронить меня.

Нат подобрался ближе, почти уткнувшись носом в живот. Чует? Конечно, чует. От альвы все еще пахнет осенним лесом, тем, который пропитан блеклыми туманами и лиловыми дымами, бродячей паутиной, сосновой смолой.

И запах этот остался на Райдо.

Хорошо.

Ему нравится.

— Что она сделала? — Нат потер щеку, и чешуя поблекла, превращаясь в серебристые капли живого железа. — Ты теперь здоров, да?

— Нет.

— Но…

— Забудь.

Забывать Нат не был намерен. И на чердачную лестницу уставился долгим задумчивым взглядом.

— Ты более здоров, чем раньше, — произнес Нат обвиняюще. И доктор, который собирался было что-то сказать, наверняка важное, существенное, про опыт свой немалый, каковой однозначно утверждал, что Райдо пришла пора умереть, замолчал. — Намного более…

Райдо кивнул: с этим он не собирался спорить.

Нет, в груди еще клокотало, и каждый вдох давался с немалым трудом. И живот крутило со страшной силой, и вообще мир кружился, раскачивался, но к Предвечной жиле, этот мир был.

Многообразный.

Яркий.

И Райдо, присев на корточки, трогал ворсистую поверхность ковра, наслаждаясь этим прикосновением и тем, что пальцы чувствовали и жесткость ворса, и пыль на нем… и шершавые стены, неровные под бумажными обоями… и сами эти обои, гладкие, со вдавленным рисунком… он вдыхал их запах и запах дерева — старые рамы и паркет, который давно уже не натирали мастикой. Вернувшееся обоняние — а Райдо и не замечал, насколько боль его притупляла — рассказала ему о многом.

…о том, что Нат снова лазил на конюшни, и еще на кухню заглядывал, где, верно, стащил пирожок. Пирожок был с кислой капустой и яйцом…

…о том, что козу он кормил хлебом, и его аромат прилип к ладоням, как и кисловатый запах козы…

…о том, что доктор курил трубку с темным шерским табаком… и коньяк пил, немного, не то для храбрости, не то от нервов…

…а жена его неумеренно пользуется духами. Духи хорошие, терпкие, но они привязались к шерстяному пиджаку, и еще к рубашке, и даже, кажется, к волосам, потеснив исконные ароматы аптеки, которые сопровождали этого человека.

— Что ж, — он отвел взгляд и очки поправил. — Если в моих услугах не нуждаются,

то я…

— Нат вас проводит.

— Я…

— Проводишь.

Нату не хотелось уходить, наверное, он до конца так и не поверил в этакое чудесное выздоровление, но ослушаться прямого приказа не посмел. Шел, оглядывался, едва не споткнулся на лестнице.

— И Дайну позови, — крикнул Райдо, поднимая измаранную рубаху. — Пусть приберется здесь… и вообще, пусть приберется.

Запах пыли и копоти теперь ощущался резко.

От Дайны воняло спиртом и ландышами, и запах был настолько резким, едким, что Райдо зажал нос.

— Не подходите, — попросил он, нанося тем самым очередное смертельное оскорбление. — На будущее, пожалуйста, не пользуйтесь этими духами больше… у меня обоняние тонкое.

Райдо распахнул окно, впуская ледяной ветер.

А на стекле-то сыпь дождя, в которой тают остатки ледяного узора… стало быть, зима близко. Подобралась, а он и не заметил.

Чудо какое…

Проведя ладонью по влажному подоконнику, Райдо с немалым наслаждением вытер лицо.

Холодная вода с запахом стекла и металла. И дерева еще. Неба серого, в промоинах. Полумесяца, который висит низко, над самой крышей, едва ли не заслоняя собой солнце. Оно-то напротив, сделалось крохотным, с мышиный зрачок.

Райдо сделал глубокий вдох, медленный, с наслаждением ощущая, как расправляются ребра, а с ними растягиваются мешки легких, продранные, но уже зарастающие.

Чудо.

— Это все, что вы хотели? — спросила Дайна скрипучим голосом.

Недовольна.

И кажется, надо бы извиниться, но… к бездне первородной извинения. Он только-только ожил, а жизни этой слишком мало осталось, чтобы тратить ее на хороводы хороших манер.

— Нет. Не все. Кажется, я просил, чтобы в доме навели порядок.

— Я…

— Вы.

Подбородки Дайны мелко затряслись. Но очередную обиду она проглотила. Райдо же вяло подумал, что будет смешно, если именно сейчас разобиженная экономка сыпанет в бульон крысиного яду…

…не осмелится. Эта из тех, которые ненавидят тихо, исподволь, никогда не переступая черту закона. Другое дело, что в этой черте многое наворотить можно.

…вот альва могла бы…

…но альва понимает, что ей некуда идти… не зимой… а значит, у них обоих появился шанс… до треклятой весны бездна времени — три с половиной месяца, если по календарю…

— Я не в состоянии убрать весь дом в одиночку, — наконец, произнесла Дайна. Говорила она сдержанно, но рыжеватые брови, которые Дайна подкрашивала угольным карандашом, сдвинулись.

— Такого подвига я от вас не жду, — Райдо глотал холодный воздух и дождь пил, слизывая капли с губ, наслаждаясь вкусом этой воды. — Отправляйтесь в город. Наймите кого-нибудь… чтобы убрали… и чтобы убирали постоянно.

Он отошел от окна.

— Видите? — Райдо провел пальцем по каминной полке и палец этот экономке продемонстрировал. — Этак к весне мы зарастем так, что не откопают…