Хозяйка большого дома
Шрифт:
— А кто еще?
— Не знаю, Дайна, — Райдо коснулся рыжеватых волос. — Это ты мне скажи… кто еще?
— Понятия не имею.
Лжет.
Но Райдо позволит себе в эту ложь поверить.
— Пять тысяч, — сказала она и все-таки отстранилась настолько, насколько позволяло место. — Если хочешь узнать про… саквояж, ты заплатишь мне пять тысяч.
— А если не хочу?
— Хочешь, — Дайна осклабилась. — Кто не хочет получить сокровище?
Наверное, она была права. Вот только представления о том,
— Не боишься?
— Вас? — она приподняла бровь. — Вы мне ничего не сделаете… а если и захотите, то… я лишь исполнила просьбу Мирры… она так о вас беспокоилась… вы отказывались от лекарств. Она попросила дать вам снадобье… и конечно, мне не следовало бы соглашаться, но я хотела как лучше.
Она всхлипнула.
Притворщица.
Крыса.
И все-таки Райдо будет жаль, когда ее убьют.
— Не меня, Дайна, бояться надо. Или ты думаешь, что тот, кто стоит за вами, тебя пощадит? Ты ему нужна была в доме, а вот за его пределами… лишних свидетелей убирают, Дайна, это правило.
— Простите, но… я ничего не знаю… совсем-совсем ничего… — она потупилась.
Ложная скромность.
Притворный страх.
И самоуверенность, которая выйдет ей боком.
— Что ж, тогда не смею тебя задерживать. Завтра Нат отвезет тебя в город.
Райдо отступил, позволяя ей пройти. Он надеялся, что Дайна уйдет молча, но у самых дверей она остановилась:
— Знаете, — она сказала это тихо. — Практика показывает, что псы далеко не бессмертны…
Глава 18
Ийлэ слушала бурю.
Те случались нечасто, по обыкновению своему задолго упреждая людей о том, что грядут снежные дни. И тогда отец приказывал запирать ворота, а на старой сторожевой башне, которую давным-давно следовало бы снести или хотя бы перестроить, зажигали огонь.
Вдруг кто заблудится в лесу?
Эта башня и поныне стояла на отшибе, кривою спицей, опасно накренившейся, потянувшейся к земле. И того и гляди упадет. Мечутся ветра, заметают следы к башне. И старик Михей навряд ли займет обычный свой пост.
Ийлэ помнит.
И его, хмурого, в клочковатом каком-то тулупе, от которого терпко пахло табаком. Старик табак носил на поясе, и жевал, вяло двигая губами.
Он мало говорил.
Много вздыхал и частенько застывал, упирая взгляд куда-то в небо.
Он следил за башней и поленницей, которая занимала весь первый этаж, а Казик, приблудный мальчишка, оставленный при доме, носил дрова наверх, к маяку. Он же натирал зеркала его мелким песком и тряпкой, при том сосредоточенно сопел, осознавал важность этой своей работы.
Ийлэ вот не позволил.
Она хотела остаться и тоже палить дрова, поворачивать массивные зеркала, ловить отблески
Спасется.
На памяти отца Ийлэ таких было пятеро.
Что с ними стало?
Буря подбирается на мягких лапах. И ветра умолкают. Тишина вязкая, в ней тонут и звуки дома, и дыхание самой Ийлэ, и шаги пса. На сей раз он не стал стучать, толкнул дверь, которая отворилась совершенно беззвучно.
— Прячешься?
— Нет, — Ийлэ обернулась.
В комнате темно. И фигура Райдо кажется лишь одной из теней, правда, тенью огромной, плотной и на редкость живой.
— Тогда что?
Он щурился. Говорят, что псы плохо видят, особенно если в сумерках, и наверное, этот конкретный — не исключение.
— Ничего. Слушаю вот.
— Я не помешаю?
Ийлэ пожала плечами: нет.
Как ни странно, но после того разговора стало легче. Все логично. Все правильно. Она поможет псу выжить, а он…
Он сел в кресло-качалку, и ноги вытянул. Ноги у него длинные, да и сам он… больше того, крупней. И если бы сошлись в бою, кто победил бы?
Ради чего им воевать?
— А я зиму не люблю, — Райдо оттолкнулся от пола. — И бури не люблю… холодно… я однажды из дому сбежал… зимой… не из городского… в городе-то проще, а там… особняк и леса вокруг, прямо как здесь.
Ийлэ не интересны его воспоминания, но она слушает, потому что когда-то, в прошлой ее жизни, отец тоже рассказывал сказки, даже когда Ийлэ стала слишком взрослой для них…
Традиция?
Наверное… смысла в этом не было точно.
— Меня наказали. Я решил, что это несправедливо и сбежал. Дурак, — Райдо раскачивался в кресле, и пятки его почти касались каминной решетки. — Тогда только-только после Каменного лога я сам себе казался взрослым неимоверно… бессмертным… я не знаю, как у вас… да и у других тоже, но там сила переполняет. И ты возвращаешься иным… думаешь, что теперь-то весь мир у ног… и даже больше… а тебя оставляют без сладкого.
Наверное, раньше Ийлэ улыбнулась бы: ей сложно представить, что Райдо кто-то способен оставить без сладкого.
— Как было душе вынести? Я и решил… — он остановился, упершись ногами в решетку, отталкиваясь, почти переворачивая кресло. — Решил, что докажу всем, на что способен…
— Ты поэтому с Натом возишься?
— Я? — Райдо удивился. — Скорее наоборот, это он со мной возится, но… не знаю, может и поэтому. Хороший паренек. Одинокий.
Он помолчал, а потом добавил очень тихо:
— Мы плохо переносим одиночество.
Ийлэ пожала плечами: ей наедине с собой было спокойно. Мирно. И в компании пса она не нуждалась, если разобраться, то Райдо своим появлением заглушил напевы бури. Воспоминания прогнал опять же. Но на него она не злилась.