Хозяйка кофейной плантации
Шрифт:
Зачем я повернулся тогда, когда Педро уговаривал меня играть на девушку из Португалии? Если бы я не увидел её тогда, то с лёгкостью отказался.
Прав дон Смит, нет чести в том, чтобы играть на женщин. Но это другой случай. Она пришла ко мне из мечты, и я не мог упустить шанс завладеть ею.
Смотрел на неё и не верил глазам. Она мне снилась долгое время. Из-за неё я не мог найти успокоение в объятиях самых опытных жриц любви. Я влюбился в женщину из сна.
И вот она из плоти и крови стоит в пропахшей
С того первого мгновения, когда наши глаза встретились, она поработила мою душу. Вот только я никогда не скажу ей об этом. Не дам власти надо мной. Кто любит - тот становится рабом своей любви. Клянусь, что со мной этого не произойдёт.
Сцепив под столом ладони в замок, я боролся с желанием разбить физиономию Верейро. Поставить девушку на кон, сделать разменной монетой в игре мог только законченный подонок.
Играть на неё, значит унизить. Я не могу растоптать её душу. Девушка из сна не заслуживает такого обращения, но и оставить её у разорившегося плантатора я не желаю.
Игра — самый лёгкий способ заполучить её, и я поддаюсь искушению.
Я хочу её. Хочу так, что почти ничего не соображаю. Перед глазами стоят не карты, а сцены одна горячее другой с Тори в главной роли.
Не знаю, каким чудом я выиграл, но возбуждение, охватившее меня с первого взгляда на неё, требовало разрядки. Я едва не овладел ей на скамейке в портике, как какой-то рабыней.
Но я не могу оскорбить её таким отношением. Виктория бы мне не простила свой первый раз на почти на виду у всех.
Мне же до боли хотелось прикоснуться к ней, ощутить нежность её кожи, податливость тела. Я жаждал пить её стоны как изысканное вино.
Надо спешить со свадьбой, до завтра я не смогу дотерпеть. Я же не железный.
Отправляю Тори готовиться к свадьбе, а сам остаюсь на скамейке во взвинченном состоянии. Я совсем сошёл с ума от желания обладать ею. Я могу взять её в любой момент, не спрашивая согласия. Она мой трофей. Но не могу причинить ей боль, скорее отрежу себя руку.
Эта девчонка стала моим наваждением ещё во снах, а теперь просочилась в реальность.
Свадьба стала моим персональным адом. Я хотел заткнуть рот каждому, кто выкрикивал скабрёзные шуточки. Я жаждал закрыть её лицо мантильей, чтобы ни один похотливый взгляд не касался её.
Я застолбил своё исключительное право на эту женщину. Поднимаю её на руки и несу в спальню. Ждать дольше не имеет смысла, меня разрывает от желания.
Её губы, шепчущие мне какой-то вздор насчёт жены и невесты, сводят меня с ума. Я не способен думать ни о чём другом, кроме как о том, что рисует мне моё безудержное воображение.
И вот когда я в двух шагах от обладания ею. Тори выдаёт мне несусветную глупость о еде.
Я не способен думать ни о чём другом. Сначала Тори, потом еда.
Мои поцелуи становятся всё откровеннее. Она же из последних сил держится за свою никому не нужную невинность. Девочка готова принять меня, но даже сама этого не понимает. Она дрожит и дерзит от испуга, отталкивает меня.
Не понимаю, куда делась её отзывчивость на мои ласки. Откуда взялась колкость и неприятие близости.
Может быть, она испугалась моей страсти? Или неприятен мой напор? Попробуем по-другому.
Сухо и деловито я принимаюсь раздеваться, приказав раздеться и ей.
Её руки дрожат, путаясь в шнуровке и юбках. Настолько девочка волнуется.
Устав ждать, я помогаю ей освободиться от сковывающей одежды. Привлекаю её к себе и жадно целую в губы. Мои руки отправляются в путешествие по её обнажённому телу, разжигая ответную страсть и аккуратно спускаясь в святая святых, чтобы не напугать. Она готова меня принять. Осторожно, чтобы не причинить ей боли я присваиваю её себе теперь и физически, делая наш брак законным.
Моя девочка плачет, пряча слёзы. Неужели я сделал ей настолько больно?
С полным осознанием своего фиаско лежу рядом с ней опустошённый и униженный её слезами. Хочу утешить, а может, оправдаться, объяснить, что первый раз он такой не самый лучший по ощущениям. Она смотрит на меня полными боли глазами и слова застревают в горле. И некого винить кроме себя.
В глубине души всё ещё теплится надежда исправить то, что я натворил. Вот только получится ли?
Глава 17
Мигель крепко спит, а я не нахожу себе места. Произошедшее выбило меня из колеи. Я нервно хожу по комнате. Сорочку давно уже сменила, а пятно на простыне не даёт мне покоя.
К тому же в комнате душно. Открыть окно боюсь, вдруг станет шумно, и он проснётся. Я не стремлюсь повторить позорную процедуру. Мне нужно как-то научиться управлять сознанием бывшей хозяйки тела.
Накидываю на себя халат, подаренный Мигелем. Не поскупился он на подарки жене. Ещё одна его хорошая черта – щедрость.
Такой халат называется баньян и совсем недавно завезён в Европу из Японии голландцами. Многоярусная, тяжёлая и очень неудобная одежда вызвала желание аристократов в свободной обстановке носить более лёгкие и комфортные вещи. И японское кимоно пришлось как нельзя кстати.
Баньян шился, как свободный Т-образный халат или даже в виде кимоно. Из тканей предпочитали хлопок, лён или шёлк.
Мой халат был из малинового шёлка, в комплект к нему шла мягкая шапочка, похожая на тюрбан.
Был ещё и альтернативный фасон баньяна, скроенный в виде приталенного, со втачными рукавами пальто, которое застёгивалось на пуговицы и петлицы.