Хозяйка Преисподней. Цикл «Отшельники». Том 5
Шрифт:
– Так давайте же разобьём эти дамские отряды самообороны, которые сейчас пытаются запугать нас, умелых воинов, своими черными трусами девственниц, которые они по неведению называют парусами на своих кораблях! – вещал с мостика капитан, полируя свою саблю, плашмя лежащую на ладони левой руки. – Давайте присоединим его экипаж к нашим рабам в трюме, к нашим подстилкам в наших постелях, к нашему кровавому напитку после боя!
– Да, капитан! Виват, капитан! – кричали воодушевленные слушатели, тоже выхватывая сабли, пистолеты, короткие абордажные мечи и луки. – Даешь победу над кораблем проституток! Даешь их кровь на наши ванты! Даешь их капитана к нам на рею! – уже просто в экстазе орали все.
По приказу капитана корабля из женского трюма
За спинами связанных рабынь ставили тяжелые боевые щиты в полный человеческий рост из толстых и прочных деревянных досок, окованные по краям железной полосой, чтобы предотвратить поражение своих воинов стрелами лучников и арбалетчиков, которые не вели шквальный огонь, как стрелки из ружей и артиллеристы картечью. Стрелами стреляли прицельно в конкретные цели, но щиты могли предохранить от таких метких стрелков. К тому же щит из живых наложниц и толстого дерева давал шанс выжить большему числу защитников за ним. Сам щит был слишком тяжел, чтобы бегать с ним, чтобы быстро переносить его с места на место, – он предназначался для предоставления укрытия солдату или матросу на одном месте, а именно около борта корабля.
К рукам рабынь были привязаны веревки, которые протянули по верхнему краю щита, чтобы рабыни не могли пригнуться и дать возможность наступающим выстрелить поверх их голов. Другой конец веревки «доблестные» вояки привязывали к своему предплечью или запястью, чтобы управлять рабынями во время боя. Привязывать их плотно к щитам не стали, чтобы дать возможность щиты поворачивать во время обстрела в нужную сторону, если в их рядах всё же возникнет просвет. Было совершенно безразлично, стоят ли женщины лицом к борту, или лицом к щиту, – они всё равно своим телом защищали защитников корабля от особенно метко пущенных стрел и пуль.
Чтобы не оттягивать момент встречи, выиграть время и не дать своим защитникам упиться до небоеспособного состояния, капитан рабовладельческого корабля решил пойти на сближение с фрегатом. Он сделал широкий разворот и пошел на таран, находясь сам против солнца по отношению к врагу. Палящее в глаза атакующим светило должно было уменьшить точность прицеливания, ухудшить видимость цели абордажной команде.
Совершить таран ему, естественно, не дали. Военный корабль в последний момент немного отвернул и прошел бортом к своему противнику очень близко. Залп из всех орудий произвели оба противника. Но рабовладелец палил по палубе, где скопились по его мнению абордажные команды, а военный стрелял в ватерлинию, где не было защиты из живых тел рабынь.
Рабыня стояла, зажатая между бортом и щитом. Связанные руки, подтянутые к верхнему краю щита не давали возможности ни отклониться в стороны, ни присесть вниз, ни прыгнуть за борт, тем самым давая возможность стрелять нападающим. «Что же делать? Что же делать?» – обреченно думала Рабыня. Она точно знала, что за этим щитом стоит Воин, который купил ее на невольничьем рынке, который много раз насиловал ее на берегу и уже на корабле, – для того и купил, – который хотя и кормил ее, но только для того, чтобы сохранить жизнь и здоровье своему личному товару, своей дорогой вещи. Он был ей враг, и она больше собственного спасения жаждала его смерти. Даже ценой своей собственной жизни. Оставалось придумать, как это сделать.
Корабли разошлись бортами, быстрые выстрелы рабовладельца не причинили военному кораблю большие повреждения. А пробоины выше ватерлинии борта в области носа, где обычно не было рабов, а были помещения для экипажа и солдат, при столь быстром движении начали зачерпывать довольно много забортной воды. Корабль стал двигаться несколько медленнее, чуть накренился
Наклон был еще совсем небольшой, однако это еще сильнее прижало щитом к борту Рабыню. Было понятно, что Воин навалился на щит со своей стороны и готов к бою. Что он будет придавливать к борту и не даст двигаться Рабыне, чтобы сохранить свою собственную жизнь. Внезапно девушка чуть приподнялась, вытянула руки и крепко схватилась за верхний край щита. Военный корабль опять приближался в ее борту. Пушечные порты ощетинились пушками, готовыми к новому залпу. В момент, когда борта оказались в зоне взаимной видимости, Рабыня сильно потянула на себя верхний край щита, практически заваливая его вместе с собой на борт. Щит и так прижимался к борту всем весом тела Воина, внимательно смотрящего в щель на противника и никакого внимания не обращавшего на прижатую жертву. Поэтому движение вперед щита не показалось ему ничем серьезным, и он продолжал давить на него, пока… Пока Рабыня не перекинула ноги через борт и всем своим весом не рванула вниз верхний край щита за борт вместе с собой.
Чтобы не последовать за борт вместе с щитом, Воин на мгновение отпрянул назад, – и упустил щит, который с тихим шелестом скользнул вместе с Рабыней за борт корабля. В самый последний момент он протянул руку за щитом, который уже летел над бортом, который уже не прикрывал его от противника, который увлекал за собой девушку, еще мгновение назад бывшую тоже его щитом. В открытую грудь, шею и живот Воина вошли четыре стрелы разного цвета, пущенные с мачты и палубы боевого корабля. Но движение вперед уже остановить было невозможно, и он последовал вслед за тяжелым щитом и Рабыней за борт, привязанный к ним одной веревкой – к собственному запястью.
Всем, кто видел это со стороны, казалось, что они целую вечность летели втроем гирляндой: Воин, щит и Рабыня, – словно в замедленном кино, – сначала над бортом, потом перед открытыми портами пушечной батареи, потом приблизились к поверхности воды… Первой упала в воду девушка, которую глухо ударил сверху тяжелый щит. Воин тяжело кулем вошел в воду уже прямо на своем щите, но, похоже, уже мертвый. Вода сомкнулась над ними.
Воин и Рабыня уже не увидели, как вслед за этой троицей, в воду не сговариваясь посыпались толпа других девушек-рабынь, увлекая за собой всё новые и новые тяжеленые щиты с привязанными к ним за руки солдатами и матросами, – еще недавними грозными защитниками себя самих и своего корабля. Как других воинов, кто за этими щитами стояли, осыпали стрелами, пулями, картечью, связанными попарно небольшими ядрами и другими метательными снарядами абордажные и стрелковые команды военного корабля. Защитники рабовладельца были просто сметены с палубы этим шквалом огня. В принципе, судьба всех этих людей была решена, – одним движением девушки перед щитом.
А сама Девушка, которая еще мгновение назад была Рабыней, погружалась без движений всё глубже и глубже. Её тянул вниз тяжелый окованный железом щит, который так и не стал защитой привязанному к ней и к этому щиту мужчине, которого столь же короткое время назад звали и считали Воином. Более того, этот щит стал их общим грузом, который тянул их всё глубже и глубже. Но им обоим было уже всё равно, – они закончили свой круг земного пути и уходили в небытие.
Из личного дела Отряда
Сестер и братьев у неё не было. Она росла в примерной немецкой семье в небольшом городке под Гамбургом. Городок прямоугольной застройки был в ее памяти всегда чистенький, ухоженный, с большим количеством цветов.
Ее папа был военным, – офицером в хорошем звании, – служил в закрытой военной части за городом. Он ездил на работу каждый день на своем джипе, и перед выездом за ворота сигналил ей. Ханна обязательно подбегала к окну, откидывала занавеску и махала ему вслед. По приезду папа снова сигналил, и тогда Ханна выбегала из дома и кидалась к нему на шею.