Хозяйка сердца
Шрифт:
— Хотел бы я знать, когда мистер Эрскин поправится настолько, чтобы снова взяться за съемки? Я ни в коей мере не подвергаю сомнению ваше мастерство, конечно, оно отвечает требованиям настоящего фотоискусства. И все же…
Одри изобразила улыбку. Ее мастерство отвечает… Как великодушно со стороны Фредерика! А что тогда означает это «все же»?
Продолжение не заставило себя ждать:
— Видите ли, издатели заверили нас, что Натан Эрскин лично займется съемками «Буревестника». И мы приняли его на полный пансион. Теперь вы понимаете, почему мы так озабочены, чтобы издатели
Олтман попытался одарить ее слащавой улыбкой, но Одри не купилась на фальшивку и приняла деловой вид.
— Конечно, — вежливо ответила она, борясь с отчаянным желанием отправить Фредерика на корм пеликану. — Я передам мистеру Эрскину, что вы озабочены.
Джон, до этого момента молча слушавший их разговор, поднял голову и небрежно спросил:
— Фред, ты когда-нибудь видел работы мисс Клиффорд?
Тот нахмурился.
— Конечно, нет. Последние два дня ты сопровождал ее, а не я. Где я мог их увидеть?
— Так вот, — многозначительно сказал Джон, — два месяца назад в журнале «Американская Атлантика» была опубликована подборка ее снимков. И в этом году ее работы пару раз появились в «Архитектурном обозрении». Так что пресса восточных штатов охотно сотрудничает с мисс Клиффорд.
Фредерик явно смутился. Но его реакция не шла ни в какое сравнение с изумлением Одри. Джон, оказывается, в курсе ее публикаций. Если бы он еще упомянул ее фоторепортаж со свадьбы известных художников Макса и Синди Моррис, это сразило бы Одри наповал.
— Когда мы вернемся в отель, я покажу тебе ее работы, — тем же небрежным тоном продолжал Джон. — Они поистине восхитительны. У Натана Эрскина большой опыт, но у Одри более свежий взгляд. Особенно остро она воспринимает эмоциональный аспект предметов и явлений окружающего мира, видит внутреннюю суть вещей.
Что-о? Одри ошалело уставилась на своего добровольного помощника и защитника широко открытыми глазами. Эмоциональный аспект? Что он имеет в виду? Она вспомнила свои снимки, опубликованные в упомянутых им журналах. Все черно-белые… На одних виды вилл в мавританском стиле, принадлежащие знаменитостям, другие — чисто настроенческие картинки в стиле «глядя-на-океан», с искривленными ветром деревцами и дюнами на первом плане, удачно пойманные моменты восхода и захода солнца на мысе Хаттерас.
В любом случае, ни одна из работ и отдаленно не давала повода для восторженных оценок. Но Одри понимала, что, несмотря на события прошедшей ночи, Джон защищает ее, и была за это благодарна. Она попыталась перехватить его взгляд и хотя бы молча поблагодарить, но он снова склонился над двигателем. Впрочем, у нее еще будет время сказать добрые слова, когда они вдвоем окажутся в океане. Может, она найдет в себе силы извиниться за вчерашнюю ночь…
Юджин оторвался от своей работы.
— Эй, Джон, у тебя пива нет?
— На борту моего судна сухой закон, — последовал невозмутимый ответ. — И ты это знаешь.
— Подумаешь, всего лишь моторная лодка, — пробормотал раздосадованный Юджин. — А форсу на целый океанский лайнер.
Джон поднял голову.
— Об алкоголе забудь, иначе не сможешь сообразить, где право, где лево. А с водой шутки плохи.
Неужели Юджину доверено управление судном?
Растерявшись, Одри решила, что чего-то не поняла. Однако Джон кинул брату ключи от двигателя и сошел с борта яхты. Одри застыла на месте, безмолвно наблюдая за происходящим. Наконец Джон удостоил ее своим вниманием — впервые за день.
— Сегодня мы с Фредом должны быть на строительной площадке в центре Пейтона, — буднично сообщил он. — Так что развлекать вас сегодня будет Юджин.
Она поняла, что Джон все-таки зол на нее. Он ясно дал понять, что не хочет иметь с ней дела. И ни с кем не собирается обсуждать свои действия. Просто хочет избавиться от нее.
— Вот и хорошо. Просто великолепно, — постаралась она придать голосу уверенность. — Спасибо, Юджин. Очень мило, что вы согласились потратить на меня время.
Опираясь на его руку, она перешла на борт яхты. Расплывшись в широкой улыбке, Юджин усадил гостью на мягкое сиденье и отошел к штурвалу. Когда мотор чихнул и затарахтел, изрыгнув клуб дыма, Одри украдкой бросила взгляд на пирс. Джон все еще стоял там, глядя им вслед, словно сомневаясь, стоило ли доверять кузену свое драгоценное суденышко. Он накинул на плечи джинсовую куртку и спрятал глаза под темными стеклами очков. Едва только двигатель взревел, Джон резко развернулся и бросился догонять Фреда.
Одри почувствовала, что лицо ее заливает румянец. Наверное, я переоценила себя? Он даже не разозлился на меня — просто в упор не видит. Да и какого еще отношения заслуживает глупая девчонка, которая ударяется в панику из-за разбитой бутылки и с ужасом шарахается от невинного поцелуя?
Так мне и надо, подытожила Одри.
Через два дня Одри сидела за столиком под тентом у гостиничного бассейна, сооруженного по олимпийским стандартам. На ней было легкое открытое платье, но и в нем она чувствовала себя не лучшим образом. Было пять вечера, время оживления после всеобщего полуденного отдыха, и многие из постояльцев отеля с удовольствием облачились в купальные костюмы. Она и сама готова была присоединиться к купальщикам — даже надела под платье купальник, намереваясь освежиться. Но едва только явилась к бассейну, сразу же увидела братьев Олтман. Джон, видимо, только что искупался, о чем свидетельствовали капельки воды на теле, и удобно развалился в шезлонге у бортика бассейна, скрывая глаза за темными стеклами очков.
Повернувшись к Одри, он вежливо, но отстраненно улыбнулся ей. Одри обрела странное спокойствие, как школьница, окончательно убедившаяся, что свидание не состоится. Конечно, все это чистый абсурд. Ни о каком свидании с Джоном не могло быть и речи — последние два дня, передав ее на попечение Юджина, он практически не разговаривал с ней.
Но каковы бы ни были причины, которыми он руководствовался, отчужденность приобретала не временной, а качественный характер.
— Прием прошел успешно, не так ли? — Айрис Олтман при полном вечернем параде подошла к столику Одри. Сегодня она выглядела куда лучше, чем несколько дней назад. Щеки покрывал легкий румянец, и взгляд не казался безжизненным.