Хозяйка Серых земель. Капкан на волкодлака
Шрифт:
Нет, случалось повидать всякого, а потому Себастьян и сам не понял, отчего эта картина, почти мирная, почти пристойная, вызывала в нем столь неоднозначную реакцию.
И он поспешил взять другой снимок.
Лицо крупным планом. Искаженное страхом и еще, пожалуй, болью.
Разодранная шея… и не просто разодранная, гортань вырвали…
Живот-дыра. Змеи кишок, стыдливо прикрытые подолом длинной черной юбки.
– Это… не мог быть… человек? – Говорить было тяжело, но Себастьян заставил себя пересмотреть
Лихо…
Не стал бы убивать. Он ведь совестливый. Он первый бы себя на цепь посадил, пойми, что с ним неладно… а ведь не далее как вчера встречались… Позавчера уже… Самое то время, чтобы плеснуть в кофий заговоренного зелья.
Нет, гнать такие мысли поганой метлой надобно. Лихо никогда бы… ни за что бы… и эту женщину он не убивал. Но кто-то хочет, чтобы подумали именно на него… и ведь подумают.
– Кто ее нашел?
– Дворник, – ответил Аврелий Яковлевич, дыхнув едким табачным дымом. – И да, сообщил он не только полиции… к моему прибытию от репортеров не протолкнуться было…
Плохо. Мигом вспомнят прошлогоднюю историю и Вевельского волкодлака приплетут, не разбираясь, виновен он или нет. Виновного так еще и отыскать надобно, а Лихо – вот он, в городе…
Сказать, чтоб уехал? Оскорбится, дурья башка… или подумает, что и Себастьян поверил.
Успокоиться.
Лихо ни при чем. Но вот отравление это своевременное весьма… будь Себастьян человеком… или не попадись ему в руки королевское колечко, как знать, чем нынешняя ночь закончилась бы…
– Аврелий Яковлевич, – Себастьян перебирал снимки, осторожно поглаживая и острые углы карточек, и глянцевую поверхность, – а с вами-то ничего за последние дни не происходило… странного?
Ведьмак усмехнулся, этак со значением.
– Верно мыслишь, Себастьянушка… приключилось. Цветы мне прислали. Лилии…
Он тяжко вздохнул.
– С проклятием? – поинтересовался Себастьян.
– Что? А нет… с ленточкою черной и открыткою.
– Шутите?
– Да какие тут шутки? – Аврелий Яковлевич стряхнул пепел на ладонь, а затем высыпал в раззявленный клюв фарфоровой утки. – Или думаешь, что у меня поклонница тайная завелась…
– Ну почему поклонница… может, и поклонник…
Ведьмак хмыкнул.
– Венок болотных белых лилий… короной на твоем челе…
– Это что, стихи?
– Вроде того.
– Аврелий Яковлевич!
– Она очень любила лилии… колдовкин цветок, – он говорил, разглядывая несчастную утку с превеликим вниманием, – а я любил ее… и стихи вот писать пытался. Оду во славу… дурень старый… нет, тогда-то еще молодой, но теперь…
Аврелий Яковлевич тяжко вздохнул:
– Предупреждает она…
О чем предупреждает, Себастьян уточнять не стал, чай, сам понимает, что ни о чем хорошем. А ведь почти поверил, что та прошлогодняя история в прошлом осталась.
Демон
На Лихо и то коситься перестали, говорил, вроде, что даже приглашали куда-то, не то в салон, не то на бал, не то еще куда, где людям на живого волкодлака глянуть охота…
Себастьян тряхнул головой, что было весьма неосторожно, поелику голова эта сделалась вдруг неоправданно тяжелою и он едва не рухнул с кровати. Подушка спасла. И одеяло, то самое, пуховое, в которое Себастьян обеими руками вцепился.
– Полегче, – велел Аврелий Яковлевич, заметив этакую маневру. – Тебе, мил друг, в этой постельке до вечера лежать…
– А…
– А труп от тебя никуда не денется. – Ведьмак дыхнул дымом, и Себастьян закашлялся.
– За между прочим, курение вредно для здоровья! – заметил Себастьян, разгоняя сизый дым ладонью. – А у меня его и так немного осталось…
– Так кто ж в том виноватый? – притворно удивился Аврелий Яковлевич. – Нечего всякую пакость жрать, тогда и здоровье будет.
Замолчали оба.
Следовало сказать что-то… но ничего в голову не шло. Вообще, голова эта была на редкость пустой, и непривычность подобного состояния донельзя смущала Себастьяна.
Он вновь поднял снимки…
– Кто она?
– Сваха. – Аврелий Яковлевич прикрыл глаза. – Профессиональная… заслуженная, можно сказать…
О чем это говорило? А ни о чем.
– Ты, Себастьянушка, не спеши… успеешь… крестничка моего пока не тронут, а с остальным управишься… только на будущее… перстенек королевский я силой напитал. Прежде чем в рот чего тянуть, ты его поднеси. Ежель нагреется, то…
– Понял.
– От и ладно. – Ведьмак поднялся. – Это хорошо, что ты у нас такой понятливый. И еще, вещицы какие, ежели вдруг в руки проситься станут, не бери.
– Это как?
– Обыкновенно… вот пришла, к примеру, тебе посылочка… от поклонницы… иль еще от кого… ты ее открывать не лезь. Али еще бывает, что идешь по улочке себе, а тут под ноги чужой бумажник…
– Аврелий Яковлевич, да за кого вы меня принимаете! – Себастьян оскорбился почти всерьез. Он, быть может, и не образец благородства, но чужими бумажниками до сего дня не побирался.
– Экий ты… все торопишься, торопишься… я ж не в том смысле. Лежит бумажник, прям-таки просится в руки… нет, ты у нас человечек приличный, а неприличных вокруг полно. А ну как возьмут – и с концами? Вот и тянет вещицу поднять, пригреть, до тех пор, само собою, пока истинный хозяин не сыщется… или вот и вовсе блеснет монетка, медень горький, но тебя такая охота ее поднять разберет, что…
– Не брать.
– Не брать, – важно кивнул Аврелий Яковлевич. – И вообще, Себастьянушка, купи себе перчатки и очки…