Хозяйка
Шрифт:
Эрленд просидел в королевской усадьбе до самого дня святого Клемента. Затем прибыл гонец с приказом доставить его пред очи короля Магнуса, который выдал на это охранную грамоту. Король намеревался праздновать в этом году Рождество в Богахюсе. [52]
Кристин ужасно испугалась. С невыразимым трудом приучилась она казаться спокойной, пока Эрленд сидел в заключении, приговоренный к смерти. А теперь его увозят далеко от нее навстречу неизвестности; о короле ходят самые различные слухи, а в кругу тех людей, которые стоят близко к нему, у ее мужа нет друзей. Ивар, сын Огмюнда, бывший теперь начальником замка в Богахюсе, отзывался самым суровым образом об
52
Богахюс – крепость в области Бохюслен, в Швеции, у юго-восточной границы Норвегии; в XIV веке эта область входила в состав Норвегии.
Однако Эрленд был рад. Правда, Кристин видела, что он нелегко переживал предстоящую им разлуку. Но долгое заключение начинало теперь так на нем сказываться, что он жадно ухватился за возможность длительного морского путешествия и, казалось, был почти равнодушен ко всему остальному.
В три дня все было готово, и Эрленд отплыл на юг на корабле господина Финна. Симон обещал вернуться в Нидарос перед Рождеством, как только он немного разберется в своих домашних делах; если же будут новые вести до этого времени, то он просил Кристин прислать гонца, и он сейчас же приедет. Теперь ей пришло в голову самой поехать к нему на юг, а оттуда добираться до короля, пасть к его ногам и молить о помиловании своего мужа – с готовностью предложить все, чем она владеет, в выкуп за его жизнь.
Эрленд продал и заложил свой двор в городе разным лицам; теперь жилой дом. принадлежал нидархолмскому монастырю, но аббат Улав любезно написал Кристин и просил ее пользоваться домом, пока ей нужно. Сейчас она жила там одна с девушкой-служанкой, Ульвом, сыном Халдора, выпущенным на свободу, ибо против него не удалось собрать достаточных улик, и его племянником Халдором, личным слугой Кристин.
Она посоветовалась с Ульвом, но тот сперва высказал некоторое сомнение, – ему казалось, что переезд через Довре будет для нее тяжел; в горах уже выпало много снега. Но, заметив ее душевную тревогу, он передумал и согласился с ней. Фру Гюнна увезла двух младших детей к себе в Росволд, но Гэуте не хотел разлучаться с матерью, да и та ни за что не решалась терять мальчика из виду, если бы он остался здесь, на севере.
Они встретили такую суровую погоду, когда добрались на юг до гор Довре, что, по совету Ульва, оставили лошадей в постоялой избе и взяли гам лыжи – на случай, если бы пришлось проводить следующую ночь под открытым небом. Кристин ни разу не ходила на лыжах с тех самых пор, как была маленькой девочкой, поэтому ей было трудно продвигаться вперед, хотя мужчины и помогали ей изо всех сил. В этот день они прошли по горам всего лишь полпути между Дривдалской избой и Йердкинном, и когда начало смеркаться, им пришлось искать убежища в березняке на горном склоне и зарыться там в снег. В Тофтаре опять наняли лошадей; здесь они встретили туман, а спустившись немного в долину, попали под сплошной дождь. Когда они через несколько часов после наступления темноты въезжали во двор Формо, ветер завывал за углами строений, река шумела и в лесу на горных склонах свистело и гудело. Двор был как раскисшее болото и заглушал стук копыт – в субботний, предпраздничный вечер по всей большой усадьбе не видно было признаков жизни, и ни люди, ни собаки не обратили внимания на приезд гостей.
Ульв загрохотал копьем в дверь жилого дома; появился слуга и открыл. Сейчас же в сенях показался из горницы сам Симон, широкий и темный против света, с ребенком на руках; он сдерживал лаявших позади собак. Симон издал восклицание, узнав свою свояченицу, поставил на пол ребенка и потащил Кристин и Гэуте в горницу, сам стаскивая с них по пути промокшую верхнюю одежду.
В горнице было уютно и тепло, но стоял ужасно тяжелый воздух, – это была горница с печкой и с плоским потолком, под горницей второго жилья. И она была переполнена народом, – дети и собаки кишмя кишели в каждом углу. Затем Кристин различила за столом, на котором горела свеча, лица своих двух младших сыновей, красные, разгоряченные, и радостные. Туг они вышли из-за стола и поздоровались несколько принужденно с матерью и братом, – Кристин поняла, что она попала сюда в самый разгар веселья и помешала людям приятно проводить время. Впрочем, в горнице был ужаснейший беспорядок, и Кристин на каждом шагу наступала на хрустящую ореховую скорлупу – ею был усыпан весь пол.
Симон разослал слуг и служанок с разными поручениями, и горница освободилась от людей и большей части детей и собак (это были соседи и их свита). Расспрашивая Кристин и слушая ее рассказы, Симон в то же время застегивал и завязывал рубаху и кафтан, которые были совсем раскрыты на его голой волосатой груди. «Это меня так растрепали дети», – сказал он виноватым голосом. Он выглядел ужасно неряшливым, пояс перевернулся и сидел на нем криво, платье и руки были очень грязны, лицо измазано сажей, а волосы полны мякины и пыли.
Вскоре появились две служанки и отвели Кристин и Гэуте в женскую горницу Рамборг. Там уже была затоплена печь; хлопотливые служанки зажигали свечи, постилали постель и помогали Кристин и мальчику переодеться в сухое платье, а тем временем другие накрывали на стол и подавали кушанья и напитки. Какая-то девочка-подросток с шелковыми лентами в косах принесла Кристин чашу с пенящимся пивом. Девочка эта была старшей дочерью Симона, Арньерд.
Потом пришел и он сам; он привел себя в порядок и был одет красивее и наряднее, чем Кристин привыкла его видеть. Он вел свою маленькую дочь за руку, а Ивар и Скюле сопровождали его.
Кристин спросила о сестре, и Симон ответил, что Рамборг уехала в Рингхейм проводить туда родственниц из Сюндбю.
Юстейн захватил свою дочь Хельгу, и ему захотелось взять с собой и Дагни с Рамборг, – это такой веселый, ласковый старик; он обещал позаботиться о трех молодых женщинах. Поэтому, может быть, Рамборг останется там и на зиму. Она ожидает ребенка примерно ко дню святого Матвея, а сам Симон подумал, что, возможно, ему не придется быть дома зимой; поэтому Рамборг будет приятнее у молодых родственниц. Нет, для домашнего хозяйства здесь, в Формо, совершенно безразлично, будет ли Рамборг дома или в отъезде, засмеялся Симон, ведь он никогда не требовал, чтобы такое юное дитя, как Рамборг, выбивалось из сил, управляя столь большим делом.
Относительно замыслов Кристин Симон тотчас же сказал, что он охотно поедет с ней на юг. Там у него столько родичей и друзей, еще от старых времен, – и отцовских и его собственных, – что он надеется услужить Кристин лучше, чем в Нидаросе. Умно ли будет с ее стороны добиваться свидания с самим королем, – об этом Симон сумеет легче навести справки там. Кристин должна быть готова к поездке через три-четыре дня.
Они вместе отправились на следующее утро к обедне, – это было в воскресенье, – а потом навестили отца Эйрика в его доме в Румюпдгорде. Священник состарился; он ласково встретил Кристин и, видимо, очень горевал над ее грустной судьбой. Затем они зашли в Йорюндгорд.
Постройки были те же самые, а в горницах стояли все те же кровати, скамьи и столы. Теперь это была собственная усадьба Кристин; похоже на то, что здесь придется вырасти ее сыновьям к здесь же она сама когда-нибудь сляжет и закроет свои глаза. Но никогда еще не чувствовала она так ясно, как в тот час, что жизнь в этом доме создавали ее отец и мать. С чем бы ни приходилось самим им бороться втайне, но ко всем, кто жил вокруг них, потоками струились дружеское участие и помощь, мир и уверенность.