Хозяйка
Шрифт:
Ладно, воем горю не поможешь. Устанавливать будем убиенного. Поищем в без вести пропавших. «Роллесы» у нас не как полканы нерезаные, на кого-нибудь выйдем. В местную газетёнку приметы тиснем, авось клюнут безутешные родственники.
Не журысь, хлопчик! Дуракам везёт – может, чего и надыбаем.
Я вдыхал темноту. Тьма пахла ознобом и пылью. Потом по лицу у меня пробежало что-то. Такое щекотное и даже на ощупь многоного-мерзкое. Паук, что ли? Потом, помимо лица, у меня прорезалось
Тьма вынашивала меня, как чрево. Лелеяла. Баюкала.
Она меня ограждала от бед. Она мне сказки сказывала. Она меня выкармливала чёрным молоком.
Наконец она меня родила. Она взяла меня за руку – голенького, розового – и повела.
Я учился ходить. Раз шажок, два шажок…
И вот мы идём. Она большая, мягкая, затейливая, как грозовая туча. Я – маленький, как окурок.
И я так стараюсь, загребаю своими кривенькими ножками. И у меня уже получается, я уже наловчился топотать… И вокруг травы – и мышиный горошек, и пастушья сумка, и мать-и-мачеха с фиолетовыми прожилками. А потом я вдруг замечаю, что всё это растёт на кладбище.
Тропинка путается в ногах, я об неё спотыкаюсь, распутываю петли, ковыляю дальше.
Сначала старое кладбище. Уже безымянное. Столетними деревьями проросшее сквозь своих питомцев. Потом поновее, но скудное. Пустырь, утыканный крестами.
А потом и современные мавзолеи. Их могила – их крепость. Они и на том свете собираются держать оборону до последнего. И башенки, и бойницы, и подъёмные мосты. И пулемёт «максим» на тачанке в каретном сарае. Захоронение в замке на одну персону.
И вот я подхожу к одному. А он, как замки Португалии, в готически-мавританском стиле, с позолоченной стрельчатостью, с зелёными расписными «азулехос», изразцами, с витиеватыми и душными минаретами из чёрного мрамора. И на султанском по красоте крыльце, просто из сказок Альгамбры, – деревенская развалившаяся корзина, в каких корм кроликам задают. А на дне что-то шевелится.
Я наклоняюсь, а там – отрезанные пальцы. Я отшатываюсь, – а надо мной, в вышине декадентски прекрасного заупокойного замка, сияет надпись золотом: «Тельпугов».
Он – субтильный, с лицом перезрелого пупса, лысый, но с инфернальной косой на запятках. Она – блондинка за сорок, с выражением вечной незаслуженной обиды на лице.
– Что у вас случилось? – почти как доктор, вопрошаю я.
– Вы, наверное, подумаете, что мы ерундой занимаемся…
Обязательно подумаю.
– Или что мы сумасшедшие…
Очень похоже.
– И мы поэтому очень долго не решались к вам обратиться.
Очень жаль, что решились.
Она как будто прочитала скабрёзные мысли, всполохнулась, уставилась недоверчиво. Насупилась. И замолчала. Ждёт, что я её уговаривать стану.
Я тоже помолчал.
– Ну, если у вас всё… – я сделал вид, что складываю бумаги. Не поможет. От таких не отвяжешься. Мало того, что с лабудой пожаловали, ещё сочувствия требуют.
– Нас пугают, – вырвалось у мужа.
Напугаешь вас…
– Да подожди, – пихалась локтем супруга.
– Да так и есть. А у нас ребёнок маленький.
Я снова разложил бумаги.
– По порядку. Чётко. Кто пугает? Как? Чем?
– Понимаете, нам стали приходить письма. Нехорошие такие. Вот мы тут принесли, – муж засуетился, откуда-то из-под мышки стал выколупывать листки.
Я взял эти туалетные шедевры, разгладил на коленке.
«Ты падаль! Остановись!» – на одной бумажке.
Краткость – сестра таланта.
«Ты тварь! Прекрати, иначе будет плохо», – на другой.
Ну, а дальше – классика жанра. Про то, что некие хорошие люди покажут кузькину мать этим, плохим. Вплоть до высшей меры наказания.
– Ну, и как вы думаете, кто из ваших знакомых так вас любит? – поинтересовался я. Писем-то набралось штук семь. Долго терпели, горемычные. Отпечатаны на принтере. А у кого сейчас нет компа! Безнадёжно.
– Знаете, ни на кого так сразу не подумаешь, – завёл мужик.
– И что вы должны остановить и прекратить? – въедался я.
– Может, мой новый финансовый проект имеют в виду? – опять заныл, заколебался мужик.
А дама сразу определилась:
– Танька это. Сестра его. Остальное для отвода глаз.
Мужик зашипел:
– Да ты всё выдумываешь… Это же конкуренты мои!.. Наверное…
– Да ничего я…
– С чего бы ей так озорничать, вашей Таньке? – пытаюсь вернуть их к нашим баранам.
– Муж ей всегда помогал. В смысле – деньгами.
– Ну, как же ещё. А кто у нас муж?
– У меня бизнес, – с достоинством отрапортовал пупс.
– И чем пробавляетесь?.. На чём деньги варите?
– У меня рекламное агентство.
Ещё один вечный двигатель торговли.
– Ну, и что там с сестрой-то? – снова спрямил я.
– Нет, товарищ капитан…
– Да она это! – шарахнула по столу преданная половина рекламного гения. – Всегда деньги из нас тянула. А теперь она замуж вышла. А у нас второй ребёнок родился. И мы так решили…
– В общем, вы её сняли с дотации.
– У неё муж есть. Пусть он и кормит.
– Да это не она!
– Да некому больше! – снова начали толочь воду в ступе.
– Ещё кандидатуры? Друзья? Соседи?
– Да вроде со всеми в хороших отношениях. А там… Чужая душа, так сказать, – снова замямлил пупс.
– …Колымагин! – гаркнул я по-фельдфебельски в дверной проём, куда только что сунулся мой визави. Супруги от меня шарахнулись. Моргая крошечными глазками, помесь двоечника с нечёсаным лешим предстала передо мной.
– Ты знаешь, что твои протоколы отдел читает, как поэму… Колымагин, ты про орфографию что-нибудь слышал?