Храброе сердце
Шрифт:
— Не знаю, дружище, — говорит Джек. — Как я уже сказал, здесь никого нет.
Именно тогда, Молли испускает вопль. Длинный, пронзительный, полный боли, вой животного.
Его отлично слышно внизу, и тот, который пьет, спрашивает:
— Так кто это был?
Он с Джеком смотрят друг на друга.
— Оставьте ее в покое, — говорит Джек.
Тонтон указывает своим огнестрелом на сердце Джека. Лениво. Он улыбаетца.
— Позови её, — говорит он. — Ну же...дружище. Позови её.
Прим переводчика:
*Болас, бола, болеадорас (исп. bola — «шар») — охотничье метательное оружие,
Пустыня, месяц спустя
Я стою на гребне. Я наблюдаю восход солнца. Белолицее и безжалостное, оно начинает поджаривать землю. Еще один рассвет в Пустыне. Очередной день в этом нигде. Разгар лета. Жара и пыль. Жажда, голод и вина.
Моя, Лью, Томмо, Эмми. Друг на друга. О том, кто што сделал. Кто што сказал. Чья это была вина, что мы застряли здесь. Что мы были пойманы на земле смерти и костей, когда нам следовало покинуть ее намного западнее. Создавая себе новую жизнь.
За горами. Возле Большой Воды. Где воздух на вкус, словно мед. Где Джек ждет меня.
Ох, Джек. Пожалуйста. Жди.
Я рассчитываю, что ты ждешь меня.
Мы должны были очутитца там еще давно. Несколько недель назад. Эмми говорит, што сама земля держит нас здесь. Што она поймала нас в ловушку. Как бы я хотела, штобы она не говорила подобных вещей. Конешно, это глупо, но она говорит это и каким-то образом эта мысль проникает в твою голову, и ты не можешь перестать думать об этом.
Дело в том, что мы начали с плохого старта. У нас не было никакого плана. Мы повернули головы на запад и пошли. Не верится, что четыре человека могут быть настолько глупыми. Никто из нас тогда, ясно не мыслил. Слишком многое произошло.
А потом Джек. Не сказавший ни пока, ни прощай. Увидимся на западе и, да, кстати, ты в моей крови, Саба.
Так что моя голова просто была переполнена мыслями о нем, как и все остальное и я...вернула Лью. С того самого дня, когда Тонтоны силой увезли его из Серебряного озера, всё о чем я могла помышлять. Найти Лью и вернуть его обратно. И я так рада. Я так рада и благодарна за это ему, за то, што мы снова вместе.
Я не хочу сказать, што гибель Айка в бою не имеет никакого значения. Меня переполняет невыразимое горе от утраты, когда я думаю о нём. Моё сердце ноет. Не так как у Томмо, совсем не так. Он скорбит по Айку сильно и глубоко. Полагаю, глухой паренек никогда не был болтуном, но теперь он стал еще большим тихоней, так что мы едва слышали его голос за эти дни. Эм взяла инициативу в беседах на себя. Он, похоже, не возражает.
Но главное, што мы все были живы. Каким-то образом....каким-то не постижимым образом мы прошли через всё это. И я вернулась своего Лью. Своего близнеца, так горячо любимого. И было такое ощущение будто мы оба вздохнули с облегчением, и наполнились радостью...и таким облегчением, што мы позабыли обо всём на свете.
Например, как мы доберемся туда, где хотим оказатца.
В конце концов, мы спрашиваем первого попавшегося нам путешественника. Солевоза, который возит свой товар на верблюде. Он только што собрал урожай на одном из больших соленых озёр Пустыни. В наших вещь-мешках мало што было и ничего лучшие не нашлось из того, што мы могли предложить для обмена, кроме как пряжку от ремня, да пару шнурков от ботинок. За што были вознаграждены половиной той соли, што вез верблюд и советом, ехать напрямки через Пустыню. Он сказал, так будет быстрее, держатца по большей части запада. Мы подумали, што он знал, о чем говорит. Потому мы последовали его совету. Мы отправились прямо.
За пряжку и пару шнурков не получить хорошего совета.
Он не сказал нам, што это за место. Почему оно зовётца Пустыней. Он не сказал нам о мертвой воде. О том, што здесь практически не на кого охотитца. О чумных ямах, оставшихся от Мародеров, протяженностью в лиги. Умолчал и про провалы, которые внезапно появляютца под ногами. Только ты шагал себе спокойно, а в следующую секунду, раз, и земля разверзаетца под тобой и ты словно оказываешься погребенным заживо.
Я провалилась самая первая. Я и до этого по уши погружалась в кости мертвецов. Можно подумать, што тут такого, пора уже привыкнуть. Не надо брать это в голову. Но я беру. Еще как беру.
Меня до смерти тошнит от смерти.
Затем эта же напасть случилась с Баком, конем Лью. К счастью для него, он не переломал себе копыта или того хуже. К счастью для Лью, на тот момент он вел его под узды, а не ехал верхом. Но он подвернул правую ногу. Это произошло еще неделю назад, и она до сих пор не зажила. Поэтому мы застряли на одном месте, до тех пор, пока он не поправитца. Застряли в Пустыне.
Может быть, сама земля пытается задержать нас здесь. Может быть Эмми права. Уже столько времени не было ничего опасного, што я бы и внимания не обратила, если бы ни слова моей девятилетней сестренки. Но Эмми может по-другому посмотреть на вещи, у неё другое видение мира. В эти дни я не сразу отмахиваюсь от неё.
Но в одном можно не сомневаться. Одно, я знаю наверняка. Это место неправильное. Там, где тени, где, казалось бы никого не должно быть, я што-то вижу, уголком глаз, и я думаю, што это Неро или может другая какая птица, но оказываетца, что я ошибаюсь. И я слышу всякое...какой-то шум. Это как...ну, я не знаю, как будто кто-то шепчет или вроде того.
Я ничего не говорю остальным. Больше не говорю. Поначалу я рассказывала. Мы всё облазили вдоль и поперек, штобы понять што же это могло быть, но никто ничего не нашел, а затем они стали поднимать меня на смех, поэтому теперь я держу рот на замке.
Я плохо сплю. Я уже настолько давно сплю плохо, што уже привыкла к этому, но всё стало еще хуже со смертью Эпоны. Как бы то ни было, это означает, што я могу приглядывать за остальными. За Лью, Эмми и Томмо. Убедитца, што они не пострадают. Если я не сплю, никто не может прийти и отнять их у меня.
Хотя, в основном, я приглядываю за Лью. Он спит долго и глубоко. Но беспокойно. Всегда беспокойно. Большинство ночей он говорит во сне. Я ничего не могу разобрать. По большей части это какое-то невнятное бормотание, и одно-два странных словечка.