Храм фараона
Шрифт:
Это была действительно хорошая новость! Рамзес смеялся и шутил, читал письмо каждому, кто находился поблизости от него, и, наконец, передал его Нефертари.
— Вот, моя любовь, иди с этим к Мерит. Я никогда и не верил в то, что этот Пиай, такой здоровый парень, умрет за пару дней. Кто, собственно говоря, передал эту ложную новость? Его надо отправить на каменоломни вместо Пиайя! Я…
— Нет, мой любимый, никаких наказаний. Оставим все как есть и посмотрим, как нам спасти нашу Мерит.
За несколько дней Пиай словно перевоплотился. Наконец он снова мог заниматься настоящей
Новость о том, что бывший первый скульптор царя работает здесь над сидящей фигурой, быстро распространилась, и каменотесы — ведь все они мечтали о том, чтобы однажды стать скульпторами, — прокрадывались к рабочему месту Пиайя. Большинство из них не хотели показывать, что работа человека, носившего ошейник каторжника, привлекает их внимание, однако некоторые не находили ничего зазорного в том, чтобы подойти поближе и рассмотреть поточнее.
Пиай вкладывал все свое умение в привычную работу, и удивленные зрители наблюдали рождение сидящей фигуры, в которую за несколько дней превратилась глыба, отделенная от скалы.
Сепи, начальник гранитных каменоломен, был в восторге. Сам Пта, божественный ремесленник, помог ему получить этого человека в свое распоряжение! Без чертежей и модели мастер, как по волшебству, создавал фигуру из камня, словно это была детская игра. И такой еще должен носить медный ошейник! Сепи решил предпринять все, чтобы вскоре добиться освобождения этого каторжника, а затем предложить Пиайю работать здесь за хорошее вознаграждение.
— Пиай! Пиай!
Однако тот ничего не слышал, потому что его быстрые, крепкие удары молотком заглушали голос начальника.
— Пиай, послушай! Второй блок будет в твоем распоряжении через несколько дней. Если ты сейчас готов, сделай паузу, мы оставим каменотесам грубую работу, а потом ты будешь работать дальше. Тем временем я надеюсь на благоприятный ответ из Фив или Пер-Рамзеса, а потом я тебе кое-что предложу, но об этом потом.
Сепи хотел уже вернуться домой, когда к нему подбежал рабочий и, задыхаясь, сообщил:
— Господин, готово! Обелиск можно отправлять.
— Хорошо, я сейчас иду.
Было традицией, чтобы при этой длительной, тяжелой работе присутствовал начальник, дабы показать, что он несет за нее ответственность. Итак, Сепи надел лучший парик, драгоценное оплечье и велел отнести себя в носилках к Нилу.
Там был прорыт канал для погрузки тяжелых блоков на мощные ладьи. Обелиск средних размеров, около тридцати локтей в высоту, подтащили из каменоломни к каналу. Его передвигали по мокрому илу и везли на колесах до тех пор, пока он не оказался здесь, на канале, готовый к отправке. Едва Сепи вышел из своих носилок и сел в кресло, началась работа. Обелиск лежал правым углом к каналу, его острие было повернуто к воде. Чтобы укрепить ремни, обвязывавшие его, каменотесы подложили под гладкую поверхность обелиска валуны размером в человеческую руку. Толстые веревки достигали противоположного берега, где неподвижно и молча сто рабочих ожидали приказа.
Наискосок через канал были пришвартованы грузовые плоты, которые были сделаны из особенно легкого и прочного дерева. Все было готово. Сепи взглянул на работников и поднял свою палку. Под ритмичные возгласы — они звучали, как песни, — рабочие тянули обелиск на другой берег через канал до тех пор, пока острие не опрокинулось и не было поднято на плоты.
Старшие рабочие все точно выверили, и громадная каменная игла скользнула дальше по смазанной маслом поверхности плотов, с треском прорезала глубокую колею в дереве и без остановки двинулась на другой берег. В конце прибегли к помощи четырех тягловых ослов, и они вытащили верхнюю часть обелиска на три локтя на твердую землю, в то время как тяжелый цоколь все еще находился на противоположном берегу. Обелиск лежал теперь, как каменный мост, наискосок через канал. Сейчас мужчины взялись за свои ремни и начали с воодушевлением тянуть их: эта работа хорошо оплачивалась.
Начальник Сепи позволил, чтобы молчаливое напряжение перешло в громкое ликование. Он сам радовался каждый раз, когда тяжелая работа удавалась. Его угрюмое лицо немного расслабилось. Он велел подать себе кубок с вином и медленно опустошил его. Затем отставил кубок, и это был знак начала погрузки.
С большим трудом, но под громкий смех плоты под обелиском были разрушены и убраны. Медленно приблизилась грузовая ладья с четырьмя гребцами. Она была настолько тяжело нагружена песком, что борт ее едва приподнимался на высоту руки над водой.
Мужчины ловко направили ладью точно под обелиск, бросили канат на оба берега, где он был прочно закреплен. Потом отложили весла в сторону и быстрыми движениями начали сбрасывать песок в воду. Становившаяся все легче ладья поднялась навстречу обелиску, подхватила его, поддержала и понесла, как только последние мешки с песком полетели в воду.
Раздался коллективный вздох облегчения. Сепи поднял обе руки, как будто хотел выразить благодарность. Не всегда все проходило так гладко, происходили и несчастные случаи. Бывало, приходилось с громадным трудом вынимать обелиски из воды. Это была постоянная борьба, которую Сепи должен был выдерживать. Вот почему лицо его с годами стало таким угрюмым.
Пару дней спустя пришло странное письмо из Фив. Сепи каждый раз охватывало волнение, когда он брал в руки послание с царской печатью. В конце концов послание Благого Бога могло содержать все: наказание, награду, порицание, повышение, понижение — все. Как и каждый высокопоставленный чиновник в Кеми, Сепи умел читать и писать, и он удалился с запечатанным папирусом в свой дом. Там он поцеловал печать, как будто желая снискать благосклонность того, кто ее поставил, дрожащими руками развернул свиток, прочел и… громко рассмеялся. Еще никто никогда не слышал, чтобы угрюмый Сепи так громко смеялся, а он смеялся только тогда, когда оставался один.
Послание царя с распоряжением соорудить для Пиайя гробницу, которая соответствовала бы его прежнему рангу, так поразило Сепи, что смех напал на него, как внезапно налетевший хамазин. Он велел тотчас позвать Пиайя. Когда тот, еще покрытый гранитной пылью, вошел, Сепи высоко поднял послание и воскликнул:
— Пиай, я должен тебя, к сожалению, убить, потому что фараон, да будет он жив, здрав и могуч, отдал приказ соорудить для тебя Жилище Вечности, забальзамировать тебя и похоронить с причитающимися церемониями. Не могу же я живым передать тебя в руки «ставящих печать бога»! Похоже, приказ Благого Бога — это смертный приговор для тебя.