Храм фараона
Шрифт:
— Наши сердца печалятся, но одновременно мы радуемся тому, что возродившийся Апис вскоре прибудет в Мемфис. Мы принесем ему в жертву большую часть нашей добычи.
Таким образом, сын Солнца Рамзес отправился с четырьмя своими сыновьями на юг в Фаюм, где болотные заросли вокруг большого озера, которое египтяне называли морем, были богаты птицей и прочей дичью. Отряд почти в сотню ширдану и воинов личной охраны сопровождал царя и принцев.
Они помчались туда на роскошных охотничьих колесницах, в каждую из которых было запряжено по две лошади. Во главе фараон со своим другом юности возничим Меной, за ними Амани, Рамозе, Енам и Сети, каждый из которых, даже сын наложницы, носил на лбу
На фараоне был венец Хепреш — сверкающий голубой с золотом шлем египетских царей. Через обнаженное мускулистое тело был перекинул ремень с колчаном, наполненным стрелами, а лук висел на колеснице.
Во время этой поездки им встречались пастухи, крестьяне, рыбаки, которые вели себя по-разному: одни тотчас бросались в пыль, другие разевали от ужаса рты и стояли, как зачарованные, а иные не выказывали никакого почтения, но проявляли свою радость при виде Благого Бога, как дети: громко ликуя и пробегая несколько шагов за группой колесниц. Ни фараон, ни охрана, ни принцы не обращали на них внимания. Они летели в желто-сером облаке пыли, их лихорадило от радости перед предстоящей охотой.
Новость о том, что царь внезапно появился в Фаюме, распространилась как на крыльях орла.
— Говорят, Благой Бог неожиданно оказал нам честь. Четыре сына сопровождают его. Может быть, царь на этот раз посетит храм. — Гебу усмехнулся и обнажил желтые зубы крокодила. Меру не показал вида, но эта новость так поразила его, что он под благовидным предлогом отправился к себе и лихорадочно опустошил стакан вина.
Как же он ждал этого случая и втайне боялся, что он вскоре представится! Затем к нему пришла мысль о будущем. Год из года он занимался одной и той скучной храмовой службой, должен был носить по праздничным дням ладью с богами, мог лишь немного расслабиться во время охоты да позабавиться со вдовой рыбака, которая охотно принимала его, но которую он ни разу не мог даже поцеловать, потому что боялся, что потеряет при этом нос и уши. Это было так недостойно и так жалко, что Меру стыдился сам себя. Кроме того, он должен был опасаться, что его разоблачат, и тогда его ожидают жесточайшие пытки и постыдная смерть.
«Никаких светлых надежд, друг Меру, — шепнуло ему его ка, — но имеется еще возможность сладкой мести и если не прекрасной, то почетной смерти».
Меру выпрямился. Сначала ему нужно попытаться понаблюдать за царской охотой хотя бы издалека.
Так как всего можно было ожидать, взволнованный второй жрец Себека вызвал помощников жреца и храмовых служащих и отдал им приказ:
— Нужно вычистить весь храм. Крокодилов с этого момента не следует больше кормить. Храм закрыть, а тот, кто хочет принести жертвы, может сделать это вне стен святилища. Помощники жреца должны приготовить чистую одежду, чтобы в любое время достойно предстать перед Благим Богом.
Приказы и распоряжения следовали друг за другом, и Гебу мечтал, что однажды для их бога снова начнутся царские дни. Втайне он радовался тому, что забывший свой долг верховный жрец живет в Мемфисе и удовлетворяется лишь своим саном, купленным, между прочем. Фараон, да будет он жив, здрав и могуч, сможет сам убедиться, кто здесь служит не покладая рук.
Гебу приказал закрыть выход, поэтому Меру пришлось отказаться от запланированной прогулки.
Потом все завертелось. Утром третьего дня появился царский глашатай и сообщил радостную новость: Благой Бог, сын Солнца и повелитель Обеих Стран Узер-Маат-Ра-Сетеп-Ен-Ра-Рамзес намеревается посетить старый храм Себека в Шедите. Богоподобный принесет богу прекрасную жертву и посетит священное животное. Царя, да будет он жив, здрав и могуч, следует ожидать на следующий день в три или четыре часа.
— Однако, — добавил глашатай, — Богоподобный уже не раз менял свои решения, и вы должны считаться с тем, что он может появиться ближе к вечеру, а может и вообще не появиться.
Хитрый Гебу льстиво ответил:
— Даже если Богоподобный не появится, мы будем блаженствовать уже от того, что Благой Бог вспомнил о нас, а это больше, чем может ожидать его верноподданный слуга Гебу.
Глашатай довольно кивнул:
— Я вижу, ты правильно все понял, жрец Гебу. Я не премину дать знать об этом Богоподобному.
Священные крокодилы не привыкли к тому, чтобы их подолгу не кормили, и ленивые, покрытые грязью твари забеспокоились. Они вышли на сушу, подползли к помосту, с которого им бросали мясо, и задвигали своими плоскими головами, словно одетыми в панцирь, так что тяжелые золотые серьги зазвенели.
Гебу отдал это приказание не без основания, он хотел бы, чтобы фараон еще немного помедлил, дабы большие рептилии еще более проголодались.
Однако Рамзес против ожиданий прибыл в точно назначенный час, потому что хотел подать пример своим сыновьям, ибо бога нельзя заставлять ждать без основания, даже если ты сам Благой Бог.
Тяжело вооруженные ширдану окружили храм так, что муха не могла вылететь или влететь незамеченной. Эти чрезвычайные меры безопасности принимались не по приказу царя, таков был старый обычай, таким образом подчеркивалась святость и значение фараона.
Из окрестностей прибыли много народа. Из маленького городка Шедит пришел каждый, кто уже или еще мог держаться на ногах. Эти жители оазиса не пали ниц, подобно придворным чиновникам, когда появился Благой Бог, они скакали, прыгали, аплодировали и кричали во все горло. Рамзес, который обычно видел только склоненные спины, порадовался искренней привязанности своего народа, которая не стала меньше, несмотря на тяжелые налоги. Ненависть и возмущение люди вымещали на сборщиках налогов, которые со связками палок передвигались по стране и от которых каждый старался скрыться. То, что сборщики выступали в качестве чиновников царя, мало им помогало: простые люди считали их злодеями, Благой Бог же стоял выше подобных вещей и одним своим появлением превращал любой день в праздник.
Для юного Сети все было как во сне. На него мало обращали внимания во дворце, где он рос с другими многочисленными детьми царя, потому что весь свет любви почитания падал только на отпрысков обеих главных жен. Теперь он сам принимал во всем участие, носил на лбу урей и наполовину оглох от громких ликующих криков, которыми приветствовали царя и принцев, а значит, и его самого.
Когда царская процессия исчезла за дверями большого пилона, показалось, что они попали в другой мир. Снаружи были шум, жизнь, краски — внутри царила торжественная тишина храма. И царь снова смотрел на ряды низко склонившихся спин.
Чтобы почтить храм, царь надел двойную корону, принцы — переплетенные золотыми нитями роскошные парики и маленькие обручи венцов с уреями. Так они прошли во внутренний двор храма, сопровождаемые слугами, которые вели с собой жертвенных животных: безупречного теленка, трех белоснежных коз и несли в деревянной клетке гусей и голубей. Однако животных только показали, чтобы затем их снова вывести, потому что жертвовать разрешалось только в переднем дворе храма.
Гебу и его одетые в свежие льняные деяния помощники упали на колени и умоляюще протянули вперед руки. Позади встал на колени женский хор, и некоторые певицы выглядывали сквозь протянутые руки, чтобы посмотреть на статного царя и прекрасных принцев.