Храм Миллионов Лет
Шрифт:
Рамзес опустился на колени и начал осторожно гладить нежные ступни царицы.
— Вчера, — призналась она, — я испытала странное чувство, почти пугающее.
— Ты можешь описать его?
— Ты находился внутри продолговатого камня, защищенный им, кто-то пытался его разбить, чтобы снять и разрушить эту защиту.
— Ему это удалось?
— Мой дух боролся с этой темной силой, он отбросил ее. Камень остался невредимым.
— Дурной сон?
— Нет, я не спала, и это видение прошло через
— Твое беспокойство рассеялось?
— Нет, не совсем. Тревожно, будто враг прячется за дверью, желая навредить тебе.
— У меня много врагов, Нефертари, но нужно ли удивляться этому? Чтобы победить меня, они, не колеблясь, будут использовать самое гнусное оружие. Или я перестану действовать, опасаясь их ударов, или я буду двигаться вперед, не заботясь о них. Я решил двигаться вперед.
— Тогда я должна защищать тебя.
— Серраманна заботится об этом.
— Он отразит видимые атаки, но как оградить тебя от невидимых? Это будет моей заботой, Рамзес, своей любовью я окружу твою душу стеной, которую не преодолеют демоны. Но нужно еще…
— О чем ты думаешь?
— О том, кто еще не существует, но кто должен сохранить твое имя и твою жизнь.
— Он родится здесь, на этой земле, на которой ты сейчас стоишь. Я тоже подумал об этом великом союзнике в сердце камня, душе, построенной из материи вечности. Здесь будет воздвигнут мой Храм миллионов лет, Рамессеум. Я хочу, чтобы мы создали его вместе, как нашего ребенка.
30
Серраманна разгладил усы, надел пурпурную тунику с широким воротом, надушился и внимательно посмотрел на свою прическу в зеркало.
Учитывая обязательства перед Рамзесом, он должен быть одет как достойный и почтенный человек, чье мнение имеет вес. Сард долго колебался, но убежденность в правильности собственных выводов подталкивала на решительные действия, он не мог больше жить с таким грузом на сердце.
Он застал царя заканчивающим свой утренний туалет. Свежий и бодрый, монарх был в благосклонном расположении духа.
— Роскошно, — признал Рамзес. — Ты не откажешься от командования моей личной стражей, чтобы заняться последней модой в Мемфисе?
— Я подумал…
— Ты подумал, что утонченный вид подойдет лучше для щекотливых просьб.
— Кто предупредил вас…
— Никто, успокойся, твоя тайна сохранена.
— Великий Царь, я прав!
— Прекрасное начало! Насчет чего?
— Этот скорпион, который должен был вас укусить и испортить ваше путешествие… Кто-то подложил его в ваши покои.
— Безусловно, Серраманна. Что еще?
— Разозленный своей оплошностью, я провел расследование.
— И твое заключение тебя
— Действительно, Великий Царь. Действительно…
— Тебе страшно, Серраманна?
Оскорбление заставило сарда побледнеть. Если бы Рамзес не был фараоном Египта, Серраманна заставил бы его закрыть рот.
— Я должен заботиться о вашей безопасности, Великий Царь, а это не всегда легко.
— Ты упрекаешь меня за то, что я непредсказуем?
— Если бы вы были чуть менее…
— Тебе бы стало скучно.
— Я старый пират, но я люблю хорошо делать свою работу.
— Кто мешает тебе выполнять ее?
— Просто пассивно охранять вас — никто, но могу ли я зайти дальше?
— Выскажись яснее.
— Я подозреваю одного из ваших приближенных. Чтобы подложить этого скорпиона, нужно было знать, где находится ваша каюта.
— Столько людей знали это!
— Возможно, но мое чутье подсказывает, что у меня есть шанс узнать виновного.
— Каким способом?
— Моим.
— Справедливость — основа египетского общества, Серраманна. Фараон — первый слуга Закона, и он отнюдь не выше его.
— Другими словами, я не получу официального приказа.
— Неужели это помешает твоему предприятию?
— Понял, Великий Царь!
— Я не уверен, Серраманна. Следуй своим путем, но уважай других, я не допущу никакого бесчинства. Есть ли официальный приказ или нет, я ответствен за твои поступки.
— Я не буду ни с кем обращаться грубо.
— Дай слово.
— Имеет ли ценность слово пирата?
— Храбрый человек не нарушит своего слова.
— Когда я говорю «грубо обращаться», я…
— Твое слово, Серраманна.
— Хорошо, у вас оно есть, Великий Царь.
Чистота дворца была одной из главных забот Роме, управляющего Рамзеса, ответственного за комфорт фараона. Так что подметальщики, мойщики полов и другие труженики тряпки не бездействовали под присмотром дотошного писца, державшегося за свое место и желавшего понравиться Роме. Он проверял работу этих групп, немедленно вызывая того, кто не выполнял своих обязанностей, угрожая понизить его жалование при первом же нарушении.
С наступлением ночи писец вышел из дворца, сверкавшего, как зеркало. Уставший, изнывающий от жажды, он направился быстрым шагом к таверне, где подавали вкуснейшее пиво. Когда он шел по улице, запруженной ослами, гружеными сумками с пшеницей, мощная рука схватила его за воротник и заставила, пятясь, зайти в темную лавку, дверь которой захлопнулась. Служащий испугался так, что даже не вскрикнул.
Две сильные руки сжали его шею.
— Говори, подлец!
— Отпустите меня… Мне нечем дышать… Серраманна ослабил хватку.