Храм Темного предка

Степанова Татьяна

– Имя моего друга – Гектор, в честь героя Гомеровской Трои, – Катя смотрела хранительнице оссуария в глаза. – Он не заслужил ваших оскорблений, Адель Викторовна. Он в жизни многое совершил, защищая и меня, и вас, и альма-матер – музей, и ваше неотъемлемое право тихо-мирно заниматься научной работой. Спасибо, телефон родственницы Красновой мы сами узнаем. Нам не привыкать.

Адель Викторовна в свою очередь смерила и ее долгим взглядом и начала громко, скрипучим голосом диктовать номер Вероники, сестры Елены.

Глава 10

Вскрытие

Полковник Гущин присутствовал в прозекторской

на вскрытии трупа неизвестного из Шалаево. Остаток ночи и все утро он потратил на осмотр места убийства вместе с оперативной группой. Местных полицейских Гущину пришлось погонять. Они никак не могли взять в толк – почему вроде бы рядовое убийство мигранта вызывает у замначальника главка столько эмоций? И вообще, с чего он вдруг сам оказался ночью на глухом пустыре вместе с полковником Гектором Борщовым, не имеющим отношения к полиции, и криминальным обозревателем пресс-службы главка Екатериной Петровской? О последних словах Елены Красновой Гущин коллегам из Шалаево не сообщил. А те, не зная подоплеки, работали вяло – они уже заранее списали дело в полный «глухарь».

– Обычная история, Федор Матвеевич, мигранты разборки свои вели в тихом месте, вдали от глаз, бакшиш не поделили – бабло – или просто поссорились. Одного пристукнули ударом по башке, раздели, ограбили. Они нищие, для них и кроссовки ношеные с курткой ценность представляют, – вещал старший опергруппы. – Теперь ищи ветра в поле – они уже у казахской границы. Я образно выражаюсь, но, сами понимаете, подобные дела раскрываются со скрипом.

Полковник Гущин приказал снять с бутылки со слабительным отпечатки и немедленно проверить мертвеца. Отпечатки совпали – неизвестный действительно принял слабительное на пустыре, больше к бутылке никто не прикасался.

– Что же он во время драки с соплеменниками наглотался дюфалакса? – спросил Гущин старшего опергруппы. Тот лишь плечами пожал: мигранты, кто их знает…

Проверка окрестностей тоже ничего особенно не дала. В семи километрах от заброшенной железнодорожной станции имелась действующая, при ней поселок и швейная фабрика. На фабрике работали гастарбайтеры из Таджикистана. Жили они в бывших фабричных бараках, переделанных под общежитие. Проверкой бараков занимались все утро, никто из рабочих не опознал мертвеца по фотографии. Если неизвестный не приехал на машине, то мог добираться до Шалаево лишь электричкой и автобусом. Или же пришел пешком? Но Гущин не верил в последнее – слишком далеко. Опросили водителей автобусов – те тоже не помогли, многие признавались, что вообще с трудом различают людей азиатской внешности и не запоминают их.

Гущин настоял на скорейшем вскрытии жертвы – местные судмедэксперты особо не торопились, есть и поважнее дела. Они тоже не могли уразуметь – с чего вдруг большой главковский начальник порет горячку. В чем особенность убийства на пустыре? Где подвох? Они не спорили, но Гущин ощущал глухое подспудное сопротивление. Его распоряжения и приказы вызывали у местных полицейских скрытую досаду и непонимание. Делиться с ними информацией о событиях прошлого вечера в Никитском переулке и словах Красновой он по-прежнему категорически не желал. Коса нашла на камень…

Направляясь в местный морг, полковник Гущин скрепя сердце позвонил коллегам с Петровки, 38 – он очень не любил у них одалживаться информацией. Но ситуация требовала узнать, провели ли судмедэкспертизу тела Елены Красновой.

Оказалось,

провели. Зам начальника МУРа сообщил: дамочка из музея сама выпала из окна в результате несчастного случая. Причина ее смерти по результатам вскрытия – острая сердечная недостаточность, прежний диагноз врачей подтвержден полностью. В ее крови обнаружили следы антидепрессанта «Каликста» и транквилизатора, принимаемого при панических атаках. Еще в крови нашли и следы нейролептика. «По словам врачей, нейролептик этот прописывают при сильных страхах и тревоге, вместе с антидепрессантами и транквилизаторами не сочетают, – объявил Гущину столичный коллега. – Но дамочка, видимо, врачей не слушала, глотала все таблетки подряд. У нее в сумке во внутреннем отделении, застегнутом на молнию, где лишь ее отпечатки пальцев, мы обнаружили и „Каликсту“, и нейролептик, и транквилизатор, все упаковки наполовину пустые. Она пила все без разбора. И спровоцировала себе инфаркт».

Полковник Гущин спросил про осмотр кабинета в музее. И столичный коллега подтвердил слова Кати и Гектора Борщова: чисто, никаких следов борьбы, насилия, ничто не указывает на нападение на Краснову в кабинете. «Отпечатки пальцев на двери, подоконнике, оконной раме, ручке рамы и цветочном горшке принадлежат самой Красновой, – сообщил он Гущину. – Выявлены при осмотре еще и множественные отпечатки на столе и стульях, принадлежащие другим людям. Но они большей давности, чем отпечатки на оконной раме и подоконнике. Уборщица, возможно, хваталась за мебель – сотрудники музея кабинетом ведь пользовались регулярно. Короче, несчастный случай, будем отказывать в возбуждении дела».

Полковник Гущин задал последний вопрос: «Раз Елена Краснова пила таблетки, плохо сочетающиеся между собой, есть ли в кабинете чашка, бутылка воды, электрический чайник с водой? Все, чем можно таблетки запить?» Катя и Гектор о них не упоминали, но он решил уточнить. Замначальника МУРа ответил: «Нет, не обнаружили мы ни посуды, ни воды, она могла наглотаться таблеток раньше – по пути на работу. Воду в бутылке либо купила, либо везла с собой, а потом бутылку выбросила. Вечно вы, Федор Матвеевич, все усложняете. А для нас дело ясное – несчастный случай. Не убийство. Работы нам меньше».

В прозекторской морга трудился совсем молодой патологоанатом. Полковник Гущин сначала отнесся к нему с великим недоверием – недавно с институтской скамьи, опыта с гулькин нос. Но затем, наблюдая за спорой и профессиональной методикой вскрытия, свое мнение изменил. Они стояли у стола в прозекторской над обнаженным телом – оба в масках и защитных костюмах. После ковида и тяжелого ранения полковник Гущин, прежде падавший в обморок в прозекторских, словно окреп духом. Он переносил ужасы вскрытия теперь более стойко и отстраненно.

– Мужчина азиатской внешности, возраст примерно сорок лет, средней упитанности, рост 158 сантиметров, размер ноги сорок первый. Причина смерти – закрытая черепно-мозговая травма, – констатировал эксперт. – Ему нанесли три удара по голове сзади и сбоку, предположительно железным прутом или палкой. Уже первый удар оказался смертельным, но его продолжали бить. Удары наносились с большой силой сверху вниз. То есть нападавший гораздо выше жертвы – рост от 175. Кроме черепно-мозговой травмы иных повреждений – ран, ссадин, царапин, синяков – на теле нет. Да вы и сами отметили при осмотре, товарищ полковник.