Храм Василия Блаженного
Шрифт:
Кто-то прыгнул ему на спину, больно выкрутил руки, заламывая за спину, защелкнули на них наручники, отобрали автомат.
От резкой боли в кистях рук он замычал, рванулся, сбросив с себя невидимку, но его ударили ногой в лицо. Васька наклонил голову, и удар пришелся в лоб. Было очень больно, по лбу что-то потекло, заливая правый глаз. Он с трудом поднял голову, чтобы посмотреть, что с Партизаном и кто на них нападает.
Партизан сидел, прихваченный веревкой к дереву, скованный по рукам и ногам наручниками. Голова у него завалилась набок, глаза были прикрыты, лицо залито кровью, вытекающей из разбитой
По поляне расхаживали пятеро в военной форме. Четверо из них были удивительно похожи на спичечные коробки: такие же прямоугольные и молчаливые. И одновременно они были похожи на спички - черноволосые, с одинаково белыми лицами.
Васька представил себе, что будет, если взять одного из них и чиркнуть головой об коробок?
Представив себе это, он не выдержал и заулыбался. И тут же получил свирепый удар в бок тяжелым ботинком. Что-то хрустнуло, бок обожгла острая боль, словно кипятком на это место плеснули. Он крикнул:
– Нельзя бить! Я Партизану помогал!
– и заплакал от обиды и боли.
– Молчи, ублюдок!
– замахнулся на него автоматом, точно таким, как тот, который он сам только что гладил, один из "коробков".
– Гляди, старшой! Этот гад под придурка косит!
– Дезертиры, сволочи! Они свое получат! Не выйдет у них закосить! подошел к ним пятый, похожий на большой молочный бидон, такой же плотный, обтекаемый, фундаментальный, с приплюснутой головой.
Солдаты разбрелись по поляне, что-то усердно искали. Нашли в кустах форму Партизана, принесли и бросили к ногам Бидона. Солдаты пошли искать дальше, а Бидон принялся изучать содержимое карманов формы Партизана и вытащил военный билет. Раскрыл его и оттуда выпала тоненькая пачка сложенных пополам денежных купюр.
Воровато оглядевшись по сторонам Бидон, неожиданно быстро наклонился, и в мгновение ока не только подхватил деньги с земли, но и переправил их в свой карман. Выпрямившись, он еще раз огляделся.
Солдаты были заняты поисками на краю поляны, Партизан еще не пришел в себя.
Бидон вздохнул с видимым облегчением, но тут встретился с Васькиным взглядом. Он пригрозил Ваське большим кулаком и прошипел сквозь зубы:
– Молчи, падла! Зашибу!
В этот момент, не знавший на что же ему решиться, Васька заметил, что Партизан зашевелился и замотал головой, приходя в сознание. И совершенно неожиданно даже для самого себя, Васька заголосил:
– Товарищ Партизан! Товарищ Партизан! Он у вас деньги украл! Он вор! Он у вас деньги...
Бидон рывком поднял Ваську за грудки и обрушил ему на лицо кулак. У Васьки помутилось в глазах, из носа хлынула кровь, он увидел ее расплывающиеся пятна у себя на груди, на разорванном своем кимоно, хотел что-то сказать, и... уплыл куда-то, где тихо и приятно...
– Не смей его трогать!
– заорал пришедший в себя Партизан.
– Я тебя зубами порву, не смей!
– Ты, падаль, молчи!
– ощерился в его сторону Бидон.
– Я при задержании особо опасных преступников могу что хочешь с ними сделать! Особенно, если они оказали активное сопротивление.
– Да он же - больной человек! Ты что?! Ты сам-то хотя бы - человек? Ты же зверь! Убийца!
– Это ты - убийца! И на дружке твоем еще неизвестно что висит!
– Он даже не сопротивлялся. Он гражданский.
– Кто сопротивлялся, кто не сопротивлялся, - это мне решать в такой ситуации. Рапорт все спишет. Как напишу - так и будет. За пару лишних выбитых зубов с меня никто не спросит и не взыщет...
– Сволочь ты! Мясник!
– А твой дружок знает, что ты сам натворил?!
– Товарищ прапорщик!
– позвали его солдаты.
– Мы тут будку какую-то нашли.
– Иду!
– отозвался Бидон, тяжелым шагом затопав на призыв, приказав на ходу одному из солдат.
– Ты присмотри тут за этими. Если что - не церемонься, по зубам прикладом. Понял? Очнувшийся Васька хотел что-то сказать, предупредить, но Партизан прошипел ему:
– Молчи, Вася, молчи!
Бидон, осмотрев странное сооружение, велел всем оставаться на местах, а сам вступил на мостки.
Партизан едва себе шею не свернул, чтобы не пропустить, предвкушая тихую радость.
Бидон прошел вполне благополучно до самой будочки, но тут стало происходить нечто странное: настил медленно пополз у него из-под ног. Он тупо смотрел себе под ноги, не веря глазам своим: он не двигал ногами, а они сами скользили вперед. Все быстрее и быстрее. У него даже мелькнула сумасшедшая мысль, что это сапоги уезжают от него на дикой скорости.
Кое-как собрав мозги в горстку, он сообразил, что это падает настил, но было поздно. Настил рухнул вертикально в яму. Бидон со страшной скоростью просвистел по нему вниз головой...
Что было после - это просто дурной сон. Его с трудом вытащили из ямы, потом он долго плескался и отмывался у ручья.
А потом долго били Ваську и Партизана. Били, как попало и по чему попало.
Рапорт спишет.
Устав бить покурили. Потом опять били.
Били все вместе.
Потом били поочередно.
Потом опять все вместе.
И только когда надоело, вызвали по рации вертолет.
И до самого его прилета опять били.
В вертолет Ваську и Партизана загружали как дрова.
Но самое страшное для Васьки случилось уже тогда, когда их бросили в гудящую лопастями, как шмель, машину.
Солдаты вынесли из вертолета канистру с керосином, которым облили Васькин Храм, побросав внутрь все, что только могло гореть, и - подожгли.
Васька из последних сил рванулся к открытой двери вертолета, но его схватили за плечи, прижали разбитым лицом к рифленому железному полу, потом с трудом оттащили и бросили рядом с Партизаном, который уже едва шевелился, но все же пополз к Ваське, извиваясь от боли, повернулся к нему лицом и зашептал в упор:
– Ты прости, брат... прости... Ты не думай очень плохо обо мне. Я не хотел тебя подвести. Я уйти хотел. Не успел, извини, брат. Мне теперь крышка... Не мог я, чтобы меня вором считали. Ты не вспоминай меня плохо. Ты - думай. Помнишь, как я тебе говорил? Думай! Сам думай... Как, ты говорил, молиться надо? Сердцем? Так вот ты и думай сердцем. Сердцем слушай. Понял? Слышишь? А за Храм - прости! Нельзя мне было к тебе приходить... Ты мне только пообещай, что построишь Храм свой...
– Его же сожгли...
– захлебнулся слезами Васька.