Храм воспитания
Шрифт:
Нельзя сказать, что Михаил Михайлович, сам ещё в ту пору молодой человек, идеализировал Александра. Заняв трон, тот действительно хотел превзойти бабку в преобразованиях.
Первым делом Сперанский предложил очистить чиновничество от невежд и установить для поступления на службу образовательный ценз. Император не раздумывая подмахнул этот закон. Потом его помощник предложил децентрализовать власть и ввести местное самоуправление. Помимо волостей как низшей территориальной единицы М. Сперанский предложил ввести в волостях и уездах свои местные законы и суды, в том числе суды присяжных, соблюдать гласность судопроизводства
Именно по предложению Михаила Михайловича Сперанского произошла и реформа высшей государственной власти. Госдума – Сенат – министерства. И все три ветви власти сходились теперь к Государственному совету и престолу.
«Мне бы треть его ума, и я стал бы великим человеком», – сказал о нём Алексей Аракчеев. А Наполеон называл Сперанского «единственной светлой головой в России».
На пике своей карьеры, в 1809 году, Михаил Сперанский обедал в обществе царской семьи 77 раз. Но уже в следующем году – ни разу. Предложенный им закон о налогообложении дворянства не прошёл ему даром. Сказалась и склонность Александра I считать интриганов более полезными, чем честных людей. К тому же Сперанский был единственным из вельмож, кто смел возражать императору, зная, что может разом потерять всё. И в конце концов всё же потерял – был обвинён в государственной измене и отправлен в ссылку.
После победы над Наполеоном он был почти прощён, но при этом отправлен в Сибирь, правда, не ссыльным, а генерал-губернатором. Сибирь в ту пору была территорией, где не было ни закона, ни сколько-нибудь упорядоченной системы управления. Условием возвращения Сперанского в Петербург было наведение порядка. Михаил Михайлович справился с этой задачей. А сверх того сделал так, что сибиряки так и не стали крепостными.
Он успел ещё послужить императору до его кончины. А потом, после восстания 1925 года, попал под подозрение в связях с декабристами и несколько лет соединял участие в большой политике со страхом в любой момент быть отправленным Николаем I в Петропавловскую крепость.
Но нам интересны не перипетии удивительной судьбы Михаила Сперанского, а его заветы. Некоторые из них небесспорны. Он, например, считал, что в чиновничьих ошибках и даже злоупотреблениях «виновны не люди, а установления». То есть законы и циркуляры первичны, а их исполнители – чиновники – вторичны. Хотя примером собственной карьеры указывал как раз на обратное. Какими бы несовершенными ни были порядки чиновничьей службы, они не склонили его ни к взяточничеству, ни к каким-то другим злоупотреблениям.
А вот что писал он о государственной службе: «Должен быть особенный класс людей, который бы, став между престолом и народом, был довольно просвещён, чтоб знать точные пределы власти, довольно независим, чтоб не бояться, и столько в пользах своих соединён с пользами народа, чтоб никогда не найти выгод своих изменить ему».
Написано уже на седьмом десятке лет. И кто скажет, что это слова не красивого душой человека?
Граф Сергей Витте
А вот ещё один эталон чиновника. Тоже (закономерность?) объект интриг и клеветы. Министр финансов Российской империи, председатель кабинета министров граф Сергей Юльевич Витте.
Если бы Витте оставался во главе Правительства России в течение следующего десятилетия, то история наша была бы совсем иной: не было бы у нас никакого «Великого Октября». Но его «ушли» по той же причине, что и Сперанского. И он тоже, вроде свой в доску, был чужим, ставил интересы государства выше заблуждений его величества.
О нём писали: «Он не был ни царедворцем, льстящим трону, ни демагогом, льстящим толпе. Принадлежа к дворянству, не защищал дворянских привилегий. Не был либералом, стремящимся нетерпеливо переустроить сразу весь государственный уклад. Не был консерватором, презирая отсталость политической мысли».
– Кто же вы? – спросили его однажды.
– Просто культурный человек. Человек культурный стремится к свободе, регулируемой правом и этим правом обеспечиваемой. Ибо беззаконие и произвол парализуют жизненный нерв прогресса.
Современники вспоминали о нём: «У него были враги во всех лагерях. При дворе, среди консерваторов, у либералов, в демократических кругах – всюду на графа Витте смотрели как на человека “чужого”».
Наверно, это своеобразный критерий, по которому можно определить достоинство настоящего чиновника. Если он, будучи своим во власти (иначе бы не взяли), временами вызывает впечатление, что он чужой.
Мемуары свои Витте хранил в банке за границей на имя жены.
После его смерти чиновник русского посольства в Париже учинил обыск на его вилле. Искал рукопись мемуаров.
Чего боялся Николай II, можно понять, читая в воспоминаниях Витте такие строки: «Наши порядки обладают такими специфическими, необычными в цивилизованных странах свойствами, что немного иностранцев пожелают иметь с нами дело. Если бы не делалось во время моего управления финансами массы затруднений иностранным капиталистам, то иностранные капиталы пришли бы в гораздо большем количестве».
Или такие:
«Большинство наших дворян представляет собой кучку дегенератов, которые, кроме своих личных интересов и удовлетворения личных похотей, ничего не признают, а потому и направляют все усилия на получение тех или иных милостей за счёт народных денег, взыскиваемых с обедневшего русского народа для государственного блага…»
Или такие:
«В конце XIX – начале XX веков нельзя вести политику Средневековья, когда народ делается, по крайней мере в части своей, сознательным, невозможно вести политику несправедливого поощрения привилегированного меньшинства за счёт большинства. Правители, которые этого не понимают, готовят революцию, которая взрывается при первом же случае. Вся наша революция произошла оттого, что правители не понимали и не понимают той истины, что общество, народ двигается. Правительство обязано регулировать это движение и держать его в берегах, а если оно этого не делает, а прямо грубо загораживает путь, то происходит революционный потоп…»