Храни меня, любовь
Шрифт:
Он никуда не денется. Он вынужден будет постоянно торчать рядом с этой куклой.
И Анька.
Они вдвоем…
На улице было темно. Но Анька позвала прогуляться — он спросил ее зачем, она что-то пробормотала, но он и сам понял — ей не хотелось возвращаться домой.
Ее, как и его, угнетал этот дом, устроенный по Лориным законам.
— Ладно, — согласился он, — давай погуляем немножко… Потом поедем домой.
Она благодарно улыбнулась. Ему даже показалось, что она вздохнула с облегчением, но — неужели
Нет, постарался убедить он себя. Ей просто хочется подышать воздухом. И сам усмехнулся — таким, беспомощным и глупым был этот довод.
Они шли по улице, мимо ярких витрин, мешающих городу погрузиться в ночную темноту, и в конце концов им стало весело так идти, рассматривая в витринах игрушки — он бы купил Аньке этого огромного медведя, будь магазин еще открыт. Но ничего, он купит его завтра. Обязательно.
У медведя были круглые, грустные глаза, а сам медведь был с коричневой, блестящей шерсткой и в лапках держал маленький барабанчик. Анька, влюбленная в медведей, возлюбила и этого — она молчала, но ее восхищенный взгляд свидетельствовал о том, что ее любовь сильная и вечная.
Сердце защемило — ах, как бы ему хотелось именно сейчас сотворить для Аньки маленькое чудо, но магазин был закрыт.
Тот самый магазин, где он незадолго перед этим покупал Лоре дурацкие духи.
— Анют, я завтра тебе его куплю, — пообещал он дочери. — Сегодня магазин закрыт уже…
Внутри магазина еще двигались фигуры, и Анька хотела возразить, что он не закрыт, там люди… Он понял без слов, по одному лишь взгляду — как уже давно понимал свою дочку.
— Лапушка, это продавцы… Они собираются домой. Сдают кассу. А магазин закрыт. Завтра, моя хорошая…
— А если его завтра не будет уже? — прошептала Анька с отчаянием.
— Я его найду.
— Такого?
— Такого, — пообещал он. — Точь-в-точь…
Она коротко вздохнула и снова посмотрела на медведя — как будто он был ее ребенком и она волновалась за него.
— Знаешь, пап, ты другого уж не покупай, — сказала она. — Потому что он будет все равно не этот… А я буду любить этого, даже если… — она секунду молчала, смиряясь с возможностью потери, — если его купят.
Он не знал, что ей ответить.
Хотел сказать, что все равно — никто не даст именно этого мишку, с витрины. Но промолчал. Только сжал ее руку покрепче и предложил:
— Хочешь, мы еще на него посмотрим?
— Хочу, — благодарно кивнула она.
И замерла снова у витрины.
Он достал сигареты, закурил, наблюдая за фигурами за стеклом, по привычке наделяя мир там, внутри, загадочными, мистическими свойствами и придумывая на ходу сюжет.
Двери открылись, вышла группа девушек. Они что-то оживленно обсуждали, потом весело прощались…
Одна обернулась, всматриваясь в его лицо, и радостно крикнула:
— Ой, здравствуйте!..
Он ответил — из вежливости, стараясь вспомнить, кто она, и тут же улыбнулся — ну да, конечно… Та забавная девчонка из отдела косметики. Где-то внутри замер от восторга Волк.
— Здравствуйте, — сказал он еще раз, почему-то смущаясь, и добавил: — Добрый вечер…
Анька отвлеклась от созерцания медведя и теперь ревниво вцепилась в его руку, глядя на Шерри мрачно и испытующе.
— Дочка? — спросила Шерри.
— Да, дочка…
— Как тебя зовут, дочка? — поинтересовалась Шерри, присаживаясь на корточки.
— Анна, — вежливо ответила Анька, но тут же спряталась за широкую отцовскую спину.
— А меня зовут Шерри, — сообщила она.
— Вы американка? — поинтересовалась Анька.
— Нет, я русская…
— А чего вас тогда зовут по-собачьи?
— Аня! — одернул ее он.
— Да бросьте, — рассмеялась Шерри. — Дети говорят то, что думают! А я жутко не люблю свое имя. С детства. Правда, на собачью кличку похоже. Но — это пана придумал. «Я скажу тебе с последней прямотой, все лишь бредни, шерри-бренди, ангел мой…»
Она засмеялась. А он удивился. Странно было слышать из ее уст стихи Мандельштама. Впрочем, , а чему удивляться? Если их теперь, стихи эти, включили в попсовый репертуар. Может, она и знать не знает ничего об авторе.
— Вот собак я, кстати, люблю… Показать тебе мою любимую собаку?
Анька кивнула. Теперь в ее настороженных глазах появилась теплота и интерес.
Шерри потащила ее к витрине и показала огромного плюшевого сенбернара.
— Вот… Каждое утро я говорю ей: «Доброе утро, Веста». А уходя — непременно прощаюсь с ней…
— А откуда ты знаешь, что это девочка? — спросила Анька.
— Так видно… Она — нежно смотрит. Присмотрись повнимательнее…
— Ага, правда! — обрадовалась Анька.
— Вот. Мальчики так не умеют.
— Значит, мой Мишка тоже девочка, — сказала Анька.
— Мишка? А какая? Вот эта? — Она безошибочно показала на облюбованного Анькой медведя. — Конечно, девочка… Посмотри, как тебе улыбается…
И засмеялась. А он тоже улыбнулся, так заразительно они смеялись, две маленькие девочки, рассматривающие игрушки за витриной.
А Волк сидел рядом, не сводя со своей избранницы взора, полного нежности. «Что ты в ней нашел, интересно?» — «То, чего нельзя найти в твоих избранницах», — огрызнулся Волк.
«Ну да, конечно. Ты же умный. Умеешь видеть в темноте». — «Умею, в отличие от тебя». — «И вот за эту девушку ты готов отдать жизнь?» Волк грустно усмехнулся: «Да. Знаешь ли, не хочется умирать во имя бездушной куклы. А ты все-таки не умеешь выбирать скакуна. Смотришь на телесную оболочку, как последний идиот, забывая про душу. Умирают за душу. Когда ты это, наконец, поймешь?»