Храни меня, любовь
Шрифт:
«Неужели именно о Димочке решила со мной поговорить моя юная приятельница?» — усмехнулась она, умело накладывая макияж. Перед соперницей, даже не подозревающей, что она таковой является, надо было выглядеть комильфо, надо было выглядеть красивее, сильнее, увереннее.
Особенно если соперница счастливее тебя.
Конечно, все еще досаждала Вере Анатольевне эта тупая головная боль, это проклятое давление и нежелание организма быть независимым от погодных условий и дурацких снов.
Она выпила еще таблетку баралгина — несмотря
Когда в дверь позвонили, Вера Анатольевна уже была воплощением изысканности, строгой элегантности и красоты. В ее понимании, конечно.
По телевизору шла старая «Сильва», и Сильва там была в возрасте за …. и почему-то казалось Вере Анатольевне, что Сильва эта на нее похожа, отчего в сердце у нее тут же возникла симпатия к этой актрисе с губами бантиком и пошленькой мушкой над губой.
— Ах, Лорочка, — всплеснула она руками, открывая дверь и впуская гостью. — Что случилось? На тебе лица нет…
Лора и в самом деле выглядела не лучшим образом — была бледна, а в глазах жило странное, лихорадочное беспокойство. Вере Анатольевне даже почудилось, что она вот-вот расплачется.
Вера Анатольевна, несмотря на чувство тайного удовлетворения, даже невольно пожалела бедняжку, так странно выглядела ее соперница.
— Вера, я вас разбудила? — спросила та, пытаясь улыбнуться. — Простите меня…
Да что ты, Лорочка, — рассмеялась Вера Анатольевна, источая добродушие. — Что ты… С утра уж на ногах. Вся в работе. Пьеса, дружочек, пишется с невероятным трудом, а в театре ждут, торопят…
Никто ее особенно не ждал и не торопил, по признаваться в этом даже себе Вера Анатольевна не собиралась. Это расслабляет. А Вере Анатольевне расслабляться никак нельзя было.
— Кофе? Чай? Есть мате… Лорочка, мате — это такое чудо! Так бодрит…
— Нет, Вера Анатольевна, лучше простой чай, я запаха мате не переношу, — призналась Лора.
— Что так? Такой волшебный аромат…
— Не знаю, не могу привыкнуть. Андрей любит, а я… — Она махнула рукой и рассмеялась. — Мне вот не нравится.
— Ну, не нравится и не нравится, сейчас заварю простой зеленый… У меня сливки есть. Будешь со сливками?
Лора машинально кивнула, погруженная в собственные мысли. Со сливками она тоже чай не любила, особенно зеленый, но — придется теперь пить.
Чай уже стоял на столике в гостиной, в вазочке были красиво уложены печенья в шоколадной глазури и конфеты «Мишка на севере», от вида которых Лорино сердце защемило, — припомнилось детство. Ах, детство, когда ничего не надо было решать. Все волшебно решалось за тебя. Даже — на каком инструменте тебя учить играть. А у Лоры не было тогда никакого желания играть вообще. И почему-то ей совсем не нравилось, что за нее все решали. Глупая была…
Вера Анатольевна смотрела на нее, терпеливо ожидая исповеди. Иногда Лоре было не по себе от этого ее пронзительного взгляда. В такие минуты Лоре казалось, что Вера Анатольевна похожа на Змею. Ту самую, которая искушала Адама и Еву. Проницательная, умная, хитрая. Знающая, что там, у Лоры, внутри. Видящая ее насквозь. Она знала, что это оттого, что глаза у Веры Анатольевны такие, карие, небольшие, цепкие, вот и кажется Лоре невесть что. Мерещиться-то мерещится, а все равно как-то зябко стало. Виду она не показала, продолжая вежливо улыбаться, но от Веры Анатольевны Лорино минутное замешательство не укрылось.
Она едва заметно, одними уголками губ, улыбнулась, посмотрела в окно и заметила:
— Какая погода, просто ужас… Этот ветер, неизвестно откуда налетевший… Дождь и снег, просто — сплошной катаклизм природный…
— Да, ветер поднялся внезапно, — согласилась Лора. — Я даже испугалась, что будет ураган.
— Вряд ли… Вот ведь какая странность, Лорочка, я, как поэт, просто обязана любить вот такие стихийные беснования, а я люблю тихую, ясную погоду.
Она тихонечко рассмеялась и посмотрела Лоре прямо в глаза, с непонятной лукавой усмешкой, у Лоры похолодело в районе солнечного сплетения, как всегда, когда она пугалась чего-то неведомого и непонятного. «Точно мысли мои прочитала», — подумала она.
— Да мало найдется людей, которым нравится такая непогодь, — проговорила она. — Это надо быть Байроном каким-нибудь…
— А я иногда думаю, что и Байрон бы соврал, утверждая, что ему это нравится. Все-таки он с большим удовольствием потягивал вино возле камина, укрыв колени пледом, этот ваш Байрон, — усмехнулась Вера Анатольевна. — А для публики всякие небылицы про себя сочинял. Люблю бурю, ураганы, и вообще я демоническая личность, как же…
Она коротко рассмеялась.
— Как ваши дела? — вежливо поинтересовалась Лора. — Как пьеса?
— Пишется, — ответила Вера Анатольевна. — Я ведь увлекаюсь, Лорочка, и сама становлюсь героиней. А героиня у меня юная, так что… — Она снова засмеялась. — Считай, я, как ведьма, напитываюсь жизненной силой вымышленного персонажа. Да что я тебе буду рассказывать — ты сама знаешь… Андрей ведь тоже кровью персонажей питается.
— Нет, у него как-то по-другому. Он скорее теряет силы, когда пишет. Отдает свои. Он иногда выходит бледный, измученный. Как будто его герои выпивают у него кровь.
Вера Анатольевна вскинула брови и посмотрела на Лору, как той показалось, неодобрительно. Лора даже невольно смутилась — надо было соглашаться, кто ее за язык тянул с Андреем? И почему вдруг она сейчас испытала к Андрею эту нежность и невольное желание защитить его и — противопоставить Вере?
— У каждого по-своему, — пробормотала она едва слышно, точно извиняясь за свой порыв.
Вера Анатольевна ее поняла. Улыбнулась ободряюще, погладила по руке.
— Так что у тебя случилось, детка?