Храни меня
Шрифт:
Не могу сказать, что я стала менее нервной. В душе он разжег во мне что-то, что горит ярко и жарко и отказывается гаснуть. Весь день я словно сидела на проводе под напряжением. Я с ужасом ждала момента, когда нам придется делить одну кровать. Кровать преследовала меня не меньше, чем ноющая потребность между бедер. Я знаю, что это правило "не прикасаться" — к лучшему, но границы между нами быстро исчезают.
Но мой отец был прав. Я ухожу. И не собираюсь возвращаться. Нельзя, чтобы люди вальсировали и выходили из картеля, как из загородного клуба. Либо ты в нем, либо ты вне его…
Если я вернусь в эту жизнь, я не смогу сделать это на руках у Фокса, и я не смогу быть на руках у Фокса, не вернувшись. Когда угроза минует и работа будет закончена, мы с Роаном разойдемся в разные стороны. Лучше, чтобы ничего не начиналось.
Я не люблю отпускать человека, как только узнаю, каково это — обладать им.
Хотя еще только девять, когда Роан объявляет, что собирается принять душ, я решаю, что должна попытаться заснуть до того, как он присоединится ко мне. Если я не проснусь, когда он придет в постель, может быть, утром все будет так, как будто ничего и не было.
Как только от стеклянных стен ванной комнаты начинает идти пар, Роан сбрасывает с себя одежду, и я закрываю лицо книгой. Его присутствие не так-то легко игнорировать, поскольку его покрытые чернилами плечи и спина прорезают пар, как горы над туманом ночью. Мое тело горячо и зудит, а в голове возникают непрошеные видения водяных ручейков, стекающих по его прессу и между упругими лопатками. Я закрываю книгу, выключаю лампу и переворачиваюсь на спину, решив уснуть, пока не потеряла рассудок и не присоединилась к нему.
Пытаясь успокоить свой разум, я сосредотачиваюсь на звуке душа, представляя, что это тропический лес и я нахожусь где-то далеко от этого чердака с клаустрофобическим уровнем напряжения. Я пытаюсь сосредоточиться на звуке воды, но сквозь него прорывается хриплый выдох. Один раз я мог бы представить. Дважды, и я знаю, что это не в моей голове.
Я медленно переворачиваюсь, надеясь, что Роан не сможет различить в темноте подробности моего положения. При выключенной лампе свет от душа освещает его, и у меня перехватывает дыхание. Все вокруг как в тумане, но движение можно различить. Грубый стон посылает мурашки по позвоночнику, а силуэт его руки качается взад-вперед.
Во рту пересыхает. Моя кожа горит. Живот скрутило так, что я не могу дышать. Я зажмуриваю глаза, пытаясь побороть желание снять трусики и провести пальцами по влажной коже, которая была у меня весь день. Мои глаза распахиваются от громкого шлепка. Инстинктивно я бросаю взгляд в сторону шума и вижу большую ладонь Роана, пальцы которой сгибаются и раздвигаются на стеклянной стене.
Из моего рта вырывается легкий стон, когда я наблюдаю, как он откидывает голову назад, а его ладонь сильнее и плотнее прижимается к стеклу, как будто для опоры. Его горловой выдох становится все громче, и я больше не могу бороться с пламенем.
Я вылезаю из трусиков под одеяло и наконец прижимаю пальцы к своему ноющему клитору. Поглаживая его, я ощущаю всю щелочку и набухшую плоть. Черт,
.
Роан
Я стою там, позволяя обжигающей воде окатывать мою спину, пока я перевожу дыхание, откинув голову назад. Эйфорическое ощущение после разрядки так и не наступает.2 Вместо этого я задыхаюсь от еще более сильной, горячей потребности, проникающей в мой кровоток, даже когда мой член размягчается в кулаке.
Я возбужден и измотан. Измотан, но не насыщен. Если сегодняшний день был показателем того, как пройдет оставшееся время нашего пребывания здесь, то я уверен, что нахожусь в аду или, по крайней мере, в каком-то чертовом варианте сексуального чистилища. Я захлопываю кран. Наступившее было спокойствие быстро рассеивается, как только я слышу знакомый придыхательный вой. Я едва держу себя в руках.
Я выключаю свет в ванной и жду в темноте, пока мое зрение не привыкнет к темноте. Все звуки из кровати прекращаются. Я начинаю различать Реджи, лежащую на спине, с совершенно неподвижным лицом. Слишком неподвижно. Хотя ее лицо — сплошная маска, грудь выдает ее, поднимаясь и опускаясь на заметно глубоких вдохах под простыней.
Я подхожу к кровати, размышляя, что мне делать, если она будет упорно притворяться спящей. Забраться ли мне рядом с ней и сделать то же самое? Или я проскользну к ней сзади и прошепчу ей в шею: "Проснись, мне нужно быть в тебе"?
Старые деревянные половицы скрипят при моем приближении, и я каждый раз замираю, чтобы посмотреть, не шелохнется ли она. Чем ближе я подхожу, тем сильнее дергается мой член. Я мысленно готовлюсь еще раз трахнуть ее в кулак, прежде чем заснуть, когда замечаю, что из-под белого одеяла торчит неуместный черный кусок ткани.
"Тебе не нужно притворяться, что ты спишь".
"Я сплю". Она поджимает губы, но не закрывает глаза, даже когда единственным звуком в промежутке между нашими дыханиями становится капля воды, скользящая по моей обнаженной коже и падающая на дерево.
Капля.
Капля.
Стальная усмешка покидает меня. "Ментироза". Я наклоняюсь, чтобы вытащить из-под одеяла ее черные трусики. Ее глаза распахиваются. Я сохраняю прямое лицо, впитывая коктейль эмоций на ее лице, когда смахиваю кружевную ткань с пальца: шок, смущение, желание. Я опьянен этим и намерен довести это до полного забвения.
"Значит, ты не трогала себя, пока смотрела, как я трахаю свою руку, мечтая, чтобы это была твоя тугая пизда?"
"Нет", — задыхается она, имея наглость показаться обиженной. Она садится и плотнее прижимает простыни к груди.
"А тебе не было приятно осознавать, что ты доводишь меня до такого остервенения, что мне приходится бить себя в кулак, чтобы уснуть?"
"Это жалко", — насмехается она, но в ее словах нет ненависти.
Я сухо рассмеялся. "Это было бы так, если бы я ошибался. Если бы ты не притворялась, что спишь, думая обо мне".