Храни тебя бог, Ланселот!
Шрифт:
Ланселот молчал, понурив голову. Горько ему было и, не поняв дешевой уловки, колебнулся он в вере своей.
— Много грехов отягчает мне душу, это верно. Думаю, что горд я и мстителен, и если кто оскорбит меня, того убиваю. И крови немало пристало к рукам моим, я же воин и не раз уже следовал за стягом Артуровым в кровавых битвах.
— А еще девственником быть должно. — Ланселот молчал, — Так чего же ты хочешь, ты, исполненный греха и неправды? Поворачивай назад, покинь страну мою!
Будь у Дракона больше времени, он, конечно же, хорошо распознал бы Ланселота и не пошел бы на риск пробудить дремавшие в нем упрямство и гнев, а продолжал бы перебирать все те
— Проповедь, приличествующая священнику, но тебе она уж никак не пристала! Если не пробудится Мерлин, зачем и жить мне? Но если пошевельнется он, то, сколь ни будь у меня грехов и слабостей, я тот, кого он ожидает. Будь же, как будет! А ты, слуга, веди меня к телу господина твоего! Это приказ Мерлина, и ты слышишь его от меня, Ланселота! Кого Непобедимым назвал Галахад Безупречный.
Сообразил тут Дракон, что совершил тактическую ошибку, его распирала злоба, он проклинал и почти презирал себя и люто ненавидел расходившегося рыцаря. Если бы Ланселот вгляделся в него внимательнее, если б лучше понимал, как и отчего меняется цвет этих глаз, он, конечно, осмотрительней повел бы себя в дальнейшем. Но тогда Ланселот был еще молод и на Дракона смотрел, лишь полнясь ненавистью, а не испытующе.
— Ну, если так, — тихо и угрожающе выдохнул Дракон, — следуй за мной и сам расплачивайся за избранную тобою судьбу.
Мгновение это, когда Ланселот громоздил победу на победу, особенно кажется мне подходящим для того, чтобы вновь перескочить во времени немного вперед и вглядеться в другое мгновение — когда он лежит распростертый на прибрежном песке и остается у него одна-единственная надежда — спасительное безумие. Навряд ли кому-либо, человеком рожденному, возможно уберечься той нравственной подножки, кою, тайно пронеся мимо столь прекрасных и прочных укреплений всей его жизни — чувств его и мыслей, подставляют успех и победа. Ланселот стал уязвимым в тот самый миг, когда счел себя победителем, которому все подвластно, — ибо хотя ни храбрость, ни честь его не уменьшились, но осмотрительность весьма пострадала: столь давно желанная встреча лишила его дара четкого суждения и благотворной подозрительности. Вот почему оказался он на прибрежном песке побежденный и, в сущности, ничего не зная о том, что составляло однако же весь смысл его жизни и что свершилось: вот почему потерял он свободу свою, коня и меч.
Сей молодой воитель отличался удивительным, но весьма характерным свойством: душа его была всегда занята чем-то одним, и хотя в жизнь и судьбу его вкрапливались самые разные мотивы, но в каждом положении, в каждую данную минуту он думал прежде всего о чем-то одном. Например, держа путь к Драконовой крепости, куда его любезно и молча провожал страшный его гостеприимен. Ланселот думал не о Мерлине. Его взор перебегал с одного на другое, он прикидывал, сколь крепки бастионы и стены, соображал, из какого материала сложено это черное сооружение, оглядывал окрестности. Стояла цитадель сия меж гранитных скал, выстроена была явно из этого же материала и казалась несокрушимой. Вверху по крепостной стене ходили взад-вперед стражи, на башне развевалось знамя, на нем знак Мерлина — розовый куст. Когда в крепости заметили Непобедимого Властелина и с ним чужеземца, надсадно залился хриплым воем рог, издавая звуки столь отвратительные, что Ланселот презрительно скривил губы.
«Ну, приятель, — подумал он, — куда твоим трубам против Артуровых!»
Он повернулся к Дракону.
— А что же нет вокруг твоей крепости рва?
— К чему? — глянул на него Дракон, — Кто посмеет или пожелает пробудить Мерлина?
«Да ведь он всего-навсего узколобая тварь, — возликовал про себя Ланселот, — и обязан властью своей лишь глупости подданных. Я одержу победу!»
Но вот они проехали громадные, обитые железом ворота, и Ланселот заставил коня своего идти дальше весьма необычно. Он покороче перехватил поводья и, натянув их крепко, пришпорил долгогривого скакуна. Конь — как в самом деле его называть? Верным товарищем Ланселота, другом, прошедшим с ним столько испытаний? — тотчас понял его замысел: медленно, одну за другой, с грохотом опустил он наземь все четыре свои мощные подковы, словно бы гордо, величаво вступая в крепость. А Ланселот в это время, устремив перед собой твердый взгляд, на самом-то деле ничего не видел, ибо все его внимание обратилось в слух. И по грохоту подков он понял, что никакой пустоты, никакой ямы за воротами нет.
«Может статься, ты и вправду грозный господин для этих твоих псов-убийц, — размышлял Ланселот, — но, поверь мне, слишком ты самонадеянный, чванный, а это тебе не сулит удачи. И я, кого называли неопытным воином, даже я, увидишь, убью тебя! На здоровье, приятель! Только отведи меня к Мерлину!»
И все же — до тех самых пор, пока не вылетел Ланселот из крепости кувырком, так что ноги его не касались земли, — предстояли ему три весьма серьезных потрясения или победы — то есть три суровых доказательства именно того, что Ланселот существует.
Едва по знаку Дракона сошли они с коней своих, Ланселот оказался в кольце псов, кои, низко склонив головы в железных шлемах, неподвижно на него воззрились. Ланселот, рыцарь Артура, решив — с полным правом, — что это ловушка, взялся рукой за меч свой, и псы в железных шлемах тотчас отскочили назад. Ланселот усмехнулся, ему показалось забавным, что он, никогда никого пугать не желавший, сейчас, как видно, пробуждает страх.
— Все твои воины столь же трусливы?
— Нет… лишь встретясь с настоящим противником. Ты ведь только что расправился с их дружками — столько минут еще не прошло, сколько пальцев на руках моих.
— Что ж, на меня напали. Отошли-ка их прочь, они мне мешают. И трусость я не терплю, даже у собак.
— Ты бы должен понять их, — объяснял Дракон, шагая рядом, — Сейчас они рассмотрели тебя как следует, Ланселот.
— А зачем, позволь узнать?
— Затем, что непременно хотят убить тебя.
— Симпатичный народец.
— Поменьше обращай на них внимания. Это же трусы! Я-то хочу спросить тебя о другом.
— Ну!
— Тебя, Ланселот, Артур воином воспитал, так?
— Так. Кем же еще мог я быть!
— Приметил я, как ты осматривался, вступая в крепость. По-дилетантски было сработано, и, если хочешь, я покажу тебе все.
— Ты милостив, — засмеялся Ланселот. — Но то, что хотел видеть, я увидел.
Долго и тихо смотрел на Ланселота Дракон, затем встряхнул головой и опять помолчал.
— Скажи, — заговорил он наконец, — ты готовишься к осаде?
Ланселот явно желал проявить смирение, но ничего кроме вызывающей бешенство любезности, у него не вышло.
— Могу ли я даже помыслить о деле столь лестном тщеславию? Нет, мирская слава мне ни к чему. Веди меня к гробнице Мерлина, только о том и прошу тебя!