Хранимая троллем
Шрифт:
Приложив огромные усилия, я сосредотачиваюсь на ее словах.
— Детка, отпусти его.
Я рычу и с усилием разжимаю пальцы, чтобы освободить шею Антонио. Он хватает ртом воздух, падая на пол своей уродливой лодки.
— Отойдите, мэм, — раздается незнакомый голос из-за спины Омейки. Я поворачиваюсь и только тогда замечаю, что на палубе и вокруг судна находятся семь офицеров морского патруля и два охранника Оперативной группы по борьбе с монстрами.
Антонио слабо кашляет. Я не осмеливаюсь оглянуться, иначе снова потеряю самообладание.
Очень медленно Омейка отходит
— Не делайте резких движений, — говорит женщина-офицер. У нее на плечах самое большое оружие, которое я когда-либо видел. Я узнаю бластер. Это струя холодной воды. Предназначена для того, чтобы обрызгать кипящего тролля ледяной водой, чтобы заморозить его на месте. Вот только, я знал: они такие холодные, что несчастный тролль в конце концов разбивается вдребезги.
Я сглатываю. Внутри у меня больше не кипит, но я все равно предпочел бы не рисковать.
Я широко развожу руки и постепенно поднимаю их над головой.
Затем все происходит так быстро, что у меня кружится голова. Один из офицеров ОГБМ запускает взрывную сеть, другой хватает Омейку и оттаскивает ее от меня. Она протестует, но они игнорируют ее.
Меня снова охватывает жар.
— Не прикасайся к ней! — я сопротивляюсь, но сеть ограничивает мои движения. Я запутался.
— Детка, все в порядке.
Очевидно, что это нехорошо. Она тянется ко мне, но мужчина с короткой стрижкой и злобной усмешкой хватает ее за плечи и удерживает.
Вот тогда я теряю самообладание.
Мир превращается в злобное красное пятно. Голос ревет в моих ушах, или, может быть, это звук моего ядра, вырывающегося из меня горячими волнами. Я взрываюсь. Кто-то слева от меня с плеском переваливается через борт лодки. Раздается визг, лай и мелькает коричнево-серая шерсть.
От звука электрошокера у меня волосы встают дыбом.
Громкий, пронзительный крик Омейки перекрывает все, и ледяная струя воды бьет мне в лицо. Я спотыкаюсь. Я стою на одном колене, мои конечности одеревенели и не слушаются.
Потом я понимаю, что это потому, что на каждой моей руке висят оборотень и горгулья. Вот тебе и союзники. К каждому запястью и лодыжке прикованы тяжелые цепи. Я связан. Кто-то зачитывает мне мои права, но я игнорирую его.
Где Омейка? Где моя пара?
— Где она?!
Рычание Мориса рядом со мной застает меня врасплох.
— Если ты не позволишь его паре подойти к нему, он, вероятно, разорвет эти цепи или убьет себя, пытаясь. И здесь есть два свидетеля, которые дадут показания о том, почему именно это произошло.
Я съеживаюсь, хотя вряд ли могу винить оборотня за использование термина, который я определенно использовал ранее. У меня просто не было возможности объяснить это Омейке.
Мгновение спустя Омейка бросается вперед, и каждая жесткая шероховатая поверхность
— Детка, ты в порядке? Они должны забрать тебя для допроса. Пожалуйста, просто поезжай с ними. Я в порядке. Хорошо? Я в порядке. Я буду там, как только они позволят мне увидеть тебя снова.
Я качаю головой.
— Ты должна.
— Тссс, — кто-то уже пытается увести ее. — Я хочу.
Цепи, сковывающие мои руки за спиной, поднимают меня на ноги, и не менее четырех полицейских дергают за них.
— Мне очень жаль, — шепчу я.
Жаль, что у меня нет времени сказать больше. Чтобы объяснить о ритуале и почему я до сих пор не упоминал о заявлении прав на пару. Только сейчас, когда меня отрывают от нее, я понимаю, как сильно я все это время отрицал очевидное. Я говорил себе, что мог бы отпустить ее, если бы она меня не захотела. Что я бы никогда не заставил ее остаться против ее воли.
Теперь я знаю, что сделал бы все, чтобы удержать ее рядом с собой, включая незаконные, неэтичные поступки.
Все, что угодно.
Но если она уйдет до того, как меня освободят, будет слишком поздно. Она не могла иметь в виду то, что сказала.
Они используют механизм спасательного плота, чтобы спустить меня на судно морского патруля, и команда людей вытаскивает меня на берег, как груз. Я слишком оцепенел, чтобы сопротивляться. Какой в этом смысл? Я разобью свою оболочку, если буду бороться в том состоянии, в котором нахожусь. Поэтому я должен цепляться за надежду, что если и есть что-то, что я знаю об Омейке Торнтон, так это то, что она не говорит того, чего не имеет в виду.
Ведь она этого не делает, не так ли? Если это правда, она имела в виду все прекрасные вещи, которые когда-либо говорила обо мне. Каждый раз, когда она называла меня красивым или говорила, что хочет моего удовольствия и счастья.
Она — гребаное чудо, и я молюсь Матери, чтобы у меня был шанс сказать ей об этом.
?
Я расхаживаю за тяжелой дверью из металла и плексигласа своей камеры, борясь с желанием сорвать ее с петель и раздавить любого на своем пути, поскольку это самый прямой способ добраться до Омейки. Только я не могу не представить, как она была бы разочарована во мне, если бы я это сделал.
Итак, я остаюсь и расхаживаю взад и вперед, ругаюсь и рычу.
Я действительно оставил вмятину в стене. Хорошо, несколько вмятин. Это никак не делает это место еще более уродливым, чем когда они поместили меня сюда. Полагаю, я отправлю пожертвование в офис мэра, чтобы компенсировать муниципалитету урон. Если они когда-нибудь меня выпустят.
Лязгает засов, и дверь открывается. Входит офицер постарше. К его аккуратно отглаженной форме приколот значок Оперативной группы по борьбе с монстрами. Его седые волосы с проседью аккуратно уложены. Он внимательно рассматривает меня. В поле моего зрения появляется другой мужчина позади него, держащий наготове огромный бластер. Я вздыхаю и останавливаюсь, чтобы медленно развести руки перед собой.