Хранимая
Шрифт:
Открыв глаза, я увидела встревоженную хозяйку рядом.
— Ки? — спросила она, и коснулась моей щеки. Я поняла, что плакала во сне, и, вероятно, этим потревожила добрую женщину.
— Брат, — ответила я хриплым со сна голосом и разрыдалась, остро ощущая одиночество и нехватку Эля.
Хозяйка утешала меня, гладила по голове и что-то причитала. Когда слезы закончились, мне дали платок вытереть слезы и позвали к костру. Там, на низкой скамеечке уже сидели дети и что-то уплетали из одной на всех миски. Старшая девочка сидела в центре и помогала братьям. Когда я, расчесавшись, вышла из-за ширмы, девочка улыбнулась и сказала:
— Халиэ!
— И тебе здравствуй, — ответила я, проходя к костру за хозяйкой. Женщина усадила меня на вторую лавку, и коленями я почти уперлась себе в подбородок. Попробовала отвести пятки вправо, но так сидеть тоже оказалось неудобно. Я нахмурилась. Дети потешались, глядя на мои потуги, и строили гримаски. Хозяйка погрозила им пальцем и показала, как надо сидеть. Оказалось, что на таких низких «табуретках» сидят, соединив ступни и раздвинув колени. Мне это казалось странным и неудобным, я возилась, а дети продолжали хихикать, замолкая под строгим взглядом матери. Хозяйка принесла откуда-то еще пару мисок и плоские деревянные ложки к ним. Наполнила миски из котелка над костром и протянула одну мне. Я поблагодарила и приступила к завтраку. Это оказались финики, тушеные с мясом и незнакомыми специями. Было непривычно, но вполне вкусно. Потом мы пили кисломолочный напиток, отдаленно напоминающий кефир. После еды я попыталась помочь хозяйке с посудой, но та строго на меня посмотрела и отмахнулась. Опять эти их предрассудки, что женщина должна всё делать сама, иначе она плохая хозяйка. Я попыталась объяснить, что мне нечем ей отплатить, поэтому хочу отблагодарить хотя бы таким образом. Женщина раздраженно отмахнулась. Я со вздохом вернулась на скамью, пытаясь придумать, что же делать дальше. Ни денег, ни вещей, ни понимания языка. Чековая книжка вместе с наличностью осталась в рюкзаке, у Эля. Через пустыню я одна не пройду, а проводнику нужно платить. Еще и запастись провизией и водой, подходящей одеждой и обувью. Я потерла лоб. Хранитель Дракона сказал, что лучшее, что я сейчас могу сделать, — это держаться подальше от политических и магических игр и просто выжить, терпеливо ожидая, когда Мир освободит Эля. Моё благополучие будет самой большой наградой для брата. Ну что же. Раз я пока всё равно ничего не могу сделать, буду следовать совету Па. В человеческие города сейчас возвращаться рискованно, но пустыня — не худшее из укрытий. Моя жизнь теперь очень долгая, день, год, десятилетие ничего не изменят. А там, возможно, придет удачный случай. Надо только дождаться.
Хозяйка что-то сказала детям, указав на меня, и ушла. Малыши играли с палочками, косточками от фруктов и прочим мусором, а девочка села напротив меня на скамейку и, косо поглядывая, принялась что-то плести из длинных веревочек.
— Рита, — сказала я, приложив руку к груди, когда молчание затянулось. Ребенка явно мучило любопытство, а мне нужен был учитель.
Девочка ненадолго нахмурилась, а потом повторила мой жест:
— Киа.
— Очень приятно, Киа. А я Рита.
— Ки? Гита?
— Нет. Ри-та, — я как можно отчетливее произнесла сложное имя.
— Лита? Ита! — девочка нашла наиболее приемлемый для себя вариант, а младшие братья присоединились к нашей игре. Дети бегали по дому, приносили мне всякие мелкие вещи и называли их, а потом смеялись, когда я не могла с первого раза что-то произнести. Тарелка, ложка, стакан с водой, небольшой кувшин с маслом, финик, одинокая детская босоножка, лоскуток кожи и другие мелочи. Вскоре у моих ног скопилась гора предметов, я наугад тыкала в них пальцем и называла. Девочка качала головой и поправляла, когда я ошибалась, а мальчики хлопали в ладоши, если я отвечала правильно. Потом дети сами выкрикивали названия, а я должна была вытаскивать нужные вещи.
Хозяйка вернулась поздно, когда с улицы уже начало тянуть прохладой. Здесь климат был удивительный — днем жарко так, что плавятся кости, а ночью холодно. Поэтому шкуры на лежанках оказались вовсе не лишними.
На следующий день я в сопровождении девочки обошла оазис. Её мама с утра опять ушла, наказав детям за мной присматривать. Киа бродила за мной по пятам, показывая, что уходить от дома нельзя. Я ей жестами объясняла, что хочу только посмотреть. В итоге ребенок сдался, и мы пошли гулять. Сначала огляделись возле домика. Ничего примечательного, пустыня с одной стороны, оазис с другой. А вот когда мы пошли по селению, выяснился интересный факт. Моя хозяйка жила очень бедно даже по местным меркам. Чем ближе к воде, тем лучше дома. Со стеклами и ставнями, расписные, с навесами из пальмовых листьев возле входа. На мою маленькую проводницу смотрели кто с усмешкой, кто с жалостью, а моё появление явно не одобряли. К самой воде мы не пошли, слишком много было подозрительно поглядывающих людей рядом. Но сделали круг, чтобы увидеть рощу на другой стороне речки. Пышные кроны пальм и каких-то раскидистых деревьев давали притягательную тень, и среди них трудились женщины. Поливали, убирали засохшие листья, собирали урожай, опыляли цветы меховыми кисточками. Так вот куда уходит хозяйка! Но по такой жаре это же адский труд. Девочка потянула меня за руку, и я послушно вернулась в дом. Мальчишки успели измазаться в липких финиках, и я помогала девочке приводить их в порядок. Вообще, здесь финики были постоянно на столе. Их сушили, жарили, тушили самостоятельно или с другими продуктами и специями, фаршировали орехами или мясом. Были финики сочные, сладкие, медовые. Были мясистые и пресные на вкус. Иногда хозяйка приносила инжир. И постоянно на столе были кисломолочные продукты благодаря дикой ослице, которая принадлежала хозяйке. Мужа и отца семейства я не видела, но, похоже, в деревне сейчас мужчин вообще мало. Возле богатых домов были стойла, но они пустовали. Только один верблюд вяло бродил по селению. Из этого я сделала вывод, что взрослые мужчины ушли с караваном. Хозяйка так и не позволяла мне делать что-либо по дому, а как еще помочь, я не знала.
На следующий день, когда хозяйка утром собиралась уже выходить, к нам буквально вломился какой-то мужчина. По богатым цветным одеждам и упитанному брюшку я сделала вывод, что это какая-то шишка. Он с порога начал возмущенно причитать, размахивать руками и тыкать в меня пальцем. Хозяйка не менее горячо ему отвечала, уперев руки в бока, а потом встала между мной и незваным посетителем. Тот фыркнул и, с издевкой бросив последнюю фразу, вышел прочь. Если бы в доме была дверь, хлопнул бы. Хозяйка обернулась и смерила меня непонятным взглядом. А потом сунула в руки грязные после завтрака миски и позвала за собой. Я понятливо прихватила еще и ложки с котелком. Женщина одобрительно кивнула. Оказалось, посуду просто отчищают горячим песком в стороне от поселка, а потом грязь и остатки пищи прикапывают, чтобы не было мух и диких зверей. Вода на вес золота, мыть посуду — непозволительная роскошь. Потом, сложив тарелки в доме, мы пошли к ослице. Мне показали, как её чистить, кормить, поить и доить. Последнее мне, как городской жительнице, было самым странным. Но ведь звери сами меня не обидят, и я это копытное существо обижать не собиралась. Хозяйка только качала головой, глядя, как их упрямая животинка беспрекословно меня слушается. С этого дня я стала помогать по дому, и, пока хозяйка трудилась на плантации, учила язык, играя с детьми. Случайно обнаружилось, что здесь есть школа. Старики, которые не в силах уже работать, собирают детей в тени пальм с утра или по вечерам, когда солнце греет меньше. И рассказывают им истории про соседние страны, караванные пути, показывают на песке, как пишутся буквы, читают книги. Занятия свободны для всех, и я напросилась ходить вместе с девочкой. А потом мы разделились: она занималась утром, а я в это время хлопотала по хозяйству, готовила обед, присматривала за малышами. Вечером с братьями сидела девочка, а я, со своим кривым знанием языка, мучила старцев вопросами. Другие ученики надо мной смеялись, но я утешала себя тем, что даже вон тот пацан, лет пяти по виду, старше меня. Но потом ребята стали меня уважать. Они знали, что учиться им предстоит еще долго, при их продолжительности жизни на это можно потратить пару десятилетий. Да и не факт, что навыки письма и чтения пригодятся им хоть раз в жизни. Поэтому ребята не спешили и одну букву проходили неделями. Я же «глотала» информацию жадно, привыкнув к земным скоростям. И мальчишки, которым не хотелось ударить передо мной лицом в грязь, тоже стали напрягаться в учебе.
Финики скоро приелись, каждый день ночами тянуло прохладой, а днем нещадно жгло солнце. Я старалась не быть обузой хозяйке, хоть и понимала, что лишний рот им дается нелегко. Но мне просто было некуда больше идти. По вечерам, уложив детей спать, хозяйка садилась за рукоделие. Залатать прорехи на одежде, связать сеть для подвешивания фруктов под потолком, на стенах. Я за компанию занимала руки и расспрашивала, тренируя речь, о жизни в пустыне или рассказывала короткие истории из своих приключений в этом мире. В полной темноте мы расходились по своим лежанкам, и я загадывала, кого хочу увидеть во сне, и действительно они мне снились. Иногда это был Дик. И я смотрела, как он хмурый сидит на заседании в «консервной банке», разбирает бумаги в кабинете в поместье или тренируется на заднем дворе. Несколько раз я видела, как он в задумчивости что-то чертит на бумаге. Тогда я, во сне, подходила к Родициту и вставала за его плечом. И с удивлением смотрела на собственный портрет карандашом. Это было очень приятно. Ручку, которую я ему подарила, Дик всегда носил в кармане.
Иногда я загадывала увидеть Дракона и его Хранителя, или единорогов, звонкие водопады или зеленые леса. Па и животные словно чувствовали моё присутствие, фыркали, оглядывались. Хранитель Дракона несколько раз даже заговаривал со мной, но, понятное дело, ответа не услышал. Ведь это он мне снился, а не наоборот. Однажды я пожелала увидеть Эля. Он всё так же неподвижно висел в столбе света, словно в вязком киселе, едва касаясь каменного пола ногами. Во сне я ходила около заколдованного круга, но была не в силах ничего исправить. Он следил за мной глазами, и в его взгляде было сожаление и просьба больше не приходить, не рисковать. Вошедший Магистр замер на пороге, подозрительно оглядывая помещение. Он словно почуял меня. Хозяйка в ту ночь опять застала меня в слезах и долго утешала. Больше я к Элю не ходила.
Малыш… Эль… Мне тебя отчаянно не хватает. Оказалось, я настолько привыкла к твоей бесшабашной улыбке и пронзительному взгляду, что без них чувствую себя рыбой без воды. Где-то на грани восприятия, на самом краю сознания теплится кокон преданности, в который я с таким упоением куталась со дня нашей встречи. Значит, ты еще жив. Прости, если я порой злилась или была необъективна, раздражалась, придиралась по мелочам. Ты во всем прав, Эль. Только живи! Я как-нибудь справлюсь без тебя, я постараюсь, обещаю. А ты держись. Когда мы снова увидимся, я не буду больше капризничать, жаловаться и придираться. Кажется, я наконец повзрослела. Мне тебе не хватает, Эль. Знаю, есть места, куда я могу вернуться и где меня будут ждать, но там мне нечего делать без тебя. Я не могу вернуться без своего названного брата, слышишь, Эль?! Я бы пошла за тобой, вернула, спасла, но у меня нет сил для этого. Я совсем беспомощна без тебя, братик. Держись там, а я буду думать, как жить дальше. Только держись!
Реальность, правдивость своих сновидений я не ставила под сомнение. Для меня было очевидно, что Мир просто показывает мне то, что видел сам. И чем больше я смотрела, тем сильнее хотелось оказаться возле своих друзей, утешить их, сказать, что жива, что рада их успехам и сожалею неудачам. Раскрывать своё местонахождение было слишком опасно, маги буквально открыли за мной охоту, отслеживая все посылки, письма, проверяя приезжих в городах. Но деревеньку, в которой я сейчас жила, словно заколдовали: сколько бы маги не искали, они всегда, не замечая этого, обходили стороной эту часть пустыни. Сниться магам я боялась, они как-то чуяли моё присутствие, поэтому приходилось наблюдать за ними косвенно, в основном, из разговоров простых людей, которые состояли при магах слугами.