Хранитель бездны
Шрифт:
Тогда-то я и познакомился с Михаилом Владимировичем, учителем йоги с амулетом на шее. Теперь я понимаю, что причина некоторых улучшений в моем восприятии крылась совсем не в йоге, как мне тогда казалось. Она была лишь неким инструментом в руках умелого мастера.
Но настоящее понимание пришло намного позже. Тогда, во время последнего занятия, я пребывал в тумане щадящей неосознанности и, услышав неожиданный вопрос, подумал только о благотворном влиянии медитаций на мой организм…
– Ты ошибаешься, если думаешь, что я занимаюсь с людьми только для того, чтобы у них улучшилось пищеварение, – тихо произнес Михаил Владимирович.
В тот момент появилось отчетливое ощущение, что он читает мои мысли, и они ему не нравятся.
– Тебе необходимо научиться отличать главное от второстепенного, – продолжал учитель, – а также иметь мужество отказаться от второго в пользу первого. В противном случае твои занятия не стоят ничего. Иди и подумай об этом.
– А как же… – я хотел было возразить, но Михаил Владимирович посмотрел на меня так, что слова застряли в горле.
Я вышел из спортзала в раздевалку со смешанными чувствами. С одной стороны я понимал всю серьезность слышанного во время самого короткого за год занятия, и соглашался, что необходимо еще многое осознать. С другой стороны, Михаил Владимирович мог бы найти более благовидный способ отменить занятие. Кроме того, это был первый раз, когда встреча отменялась без предварительной договоренности. Происходящее должно было встревожить, но я списал все на старческие причуды.
Обычно сплю крепко и без снов. Но в тот вечер уснуть почему-то не получалось. Несколько раз я вставал, выходил на балкон, глотал свежий ночной воздух, и снова возвращался под одеяло. Даже порывался набрать номер Марины (в последнее время мы по очереди звонили друг другу по всяким мелочам), но было уже поздно и не хотелось вдруг услышать в трубке голос ее нового хахаля.
Что-то меня беспокоило, но я не мог понять, в чем именно дело.
Одолевало чувство, обычно появляющееся в преддверии больших перемен или перед бедой. Как это со мной бывает в таких случаях, я снова и снова перебирал события ушедшего дня, просчитывал все возможные и даже невозможные последствия того, что произошло. Несколько раз возвращался к странному поведению Михаила Владимировича на тренировке, но ничего придумать так и не смог. Мучимый странными предчувствиями, около двух часов ночи я все-таки заснул.
Казалось, что прошло несколько секунд, как меня разбудил звонок мобильного телефона.
Я схватил трубку. Звонили с незнакомого номера.
– Вы Михаил Сафронов? – услышал я в трубке равнодушный официальный голос.
– Ну… – недовольно буркнул я.
– Вы знакомы с Гариным Михаилом Владимировичем? – спросили с того конца.
У меня ёкнуло в груди. Вся прошлая встреча с учителем в одно мгновение прошла перед глазами во всех подробностях.
– Что случилось? – напряженно спросил я.
– На Михаила Владимировича сегодня ночью совершено нападение, – также равнодушно продолжал вещать в ухо мой мобильник, – сейчас он в реанимации.
– Что с ним?
– Состояние критическое. Только несколько минут назад пришел в себя и настоятельно просил вас приехать к нему. Постоянно твердит о каком-то неотложном деле.
– Насколько все серьезно? – упавшим голосом продолжал спрашивать я.
– Вероятность летального исхода высока, – спокойно констатировали из реанимации, – сильные повреждения внутренних органов, потеря крови, ожоги…
– Еду.
Часы на стене в кухне показывали половину пятого. Поспал немного и хватит, – сказал я сам себе, натягивая джинсы в полутьме прихожей…
Он лежал настолько бледный, что его почти не было видно на фоне белоснежной постели. На растрепанной седой бороде багровые пятна и подпалины. Обычно круглое лицо, всегда излучающее не по возрасту неизменное здоровье, теперь вытянулось, глаза сидели глубоко под нависшими седыми бровями.
Михаил Владимирович лежал неподвижно, увешанный капельницами и проводами. Только воинственный блеск в глазах свидетельствовал о том, что владелец этого искалеченного тела еще жив и в сознании. Я подошел к кровати и сел на предложенный стул.
– Что случилось? – хриплым срывающимся голосом спросил я, – на вас напали бандиты?
– Случилось то, что рано или поздно должно было случиться, – неожиданно бодрым голосом ответил учитель и повернул голову в мою сторону. Только побелевшие губы свидетельствовали о том, с каким трудом Михаилу Владимировичу давался этот разговор. Я мысленно выругал его за неуместную упертость и нежелание подождать с разговорами хотя бы до завтра.
– Моя жизнь им ни к чему, – продолжил Михаил Владимирович. С каждой произнесенной фразой его голос слабел все сильнее, – мой энергетический код известен уже давно. Они меня пытали, потому что им нужен был ключ…
– Какой ключ? – не понял я.
– Талисман…
– Талисман? Они его забрали? – спросил я, – как это произошло?
Учитель поднял кисть руки с одеяла, приказывая мне замолчать. Казалось, каждое произнесенное мною слово его раздражает. Он спешил сказать что-то важное, но чувствовал, что у него мало осталось времени. Я тогда был сильно взволнован, чтобы спокойно и внимательно дослушать до конца.
– Естественно, они его не получили, потому что…, – Михаил Владимирович стал говорить быстрее. Наверное для того, чтобы не дать мне возможность ежеминутно вставлять в разговор свои пять копеек, – потому что ключ много веков вне их досягаемости в ожидании пока придет его время. Но беда в том, что они раньше, чем я рассчитывал обнаружили хранителя. Твоя задача не допустить того, чтобы…
– Кто они такие? Охотники за раритетами? – спросил я, но мой вопрос проигнорировали.
– …иначе мир, в каким ты его знаешь перестанет существовать. Я хочу, чтобы ты знал, – ты имеешь на это право, потому что этот ключ…
Это были последние слова учителя. Когда по моему зову в палату прибыла реанимационная бригада, Михаил Владимирович уже умер. Смысл последней фразы едва ли дошел до меня. Я не обратил на нее внимания, ведь на моих глазах умер человек…
Я не помню, как оказался в полутемном больничном коридоре. Там горела только одна лампа над обитой металлом дверью рентгеновского кабинета, отбрасывая тусклый синеватый свет на стоявшие у стены стеллажи. Тени от них ложились темными зловещими стрелами прямо под ноги.
Кто-то вывел меня из палаты и провел, объяснив, что где-то здесь выход.
Мне показалось странным, что в коридоре никого не было. Наверное находясь под прессом пережитого, я попросту не замечал ничего вокруг.
Горло скреб тошнотворный больничных запах. С каждым вздохом кислорода становилось все меньше, и я задыхался, почувствовав облегчение только когда вырвался на шумную многолюдную улицу.
Трясущимися пальцами, наверное с третьей попытки, я вытащил сигарету из пачки и нервно втянул горьковатый дым своих когда-то любимых сигарет. Со времени встречи с учителем я почти не курил. Это было первая сигарета за год. Вид у меня в тот момент, вероятно, был совсем неважный, потому что продавщица табачного киоска, отложив свои кроссворды, с сочувствием долго смотрела на меня. Я отошел за угол, чтобы хоть как-то успокоиться и прийти в себя.