Хранитель драконов

Хобб Робин

Татс моргнул, глядя на нее.

— Ты серьезно?

— Ну…

— Тимара! — Резкий голос матери разорвал вечернюю тишину. — Уже поздно. Иди в дом.

Девушка вздрогнула. Мать редко называла ее по имени прилюдно и еще реже желала ее присутствия.

— Зачем? — крикнула Тимара в ответ.

Наверное, отец вернулся домой и хочет ее видеть. Она не могла припомнить, чтобы мать когда-либо звала ее домой по своей воле.

— Потому что уже поздно. И потому что я так сказала. Иди в дом.

Татс широко раскрыл глаза и шепотом произнес:

— Я знаю, она меня недолюбливает. Я лучше пойду, а то у тебя будут неприятности.

— Татс, я уверена, ты тут ни при чем. Тебе не нужно уходить. Наверное,

она просто хочет поручить мне что-нибудь сделать.

На самом деле Тимара понятия не имела, почему мать вдруг принялась звать ее домой. Но знала, что, наверное, нужно спуститься вниз, туда, где их маленькое жилище мягко покачивается на поддерживающих его ветвях. Однако идти не хотелось. Когда отца не было дома, комнаты казались неуютными и тесными. В них словно витал дух материнского недовольства. Взамен обычной готовности подчиниться матери в душе девушки внезапно вспыхнуло упрямство. Она спустится, но не прямо сейчас. В конце концов, что может сделать мать? Она никогда не забиралась вверх, на тонкие ветви, где сейчас сидели Тимара и Татс, и вообще презирала эту часть Трехога — Сверчковые Домики. Здесь крохотные обиталища сооружались в самой верхней части кроны, а люди перебирались с одной ветви на другую по легким мостам и тонким канатам. Мать Тимары злило, что приходится жить в квартале бедноты, однако им по средствам был только такой висячий дом. И почти все здесь, на вершинах, стоило дешевле, чем на нижних ветвях.

— Разве ты не пойдешь домой? — тихо спросил Татс.

— Нет, — решительно ответила Тимара. — Пока нет.

— А о чем ты думала перед этим?

Девушка пожала плечами.

— О том, как сильно все переменилось. — Она взглянула за край ветви вниз, на мерцающие огни Трехога. Их сияние тут и там заслоняли массивные стволы и широко раскинувшиеся ветви дождевого леса. — Моя семья не всегда была бедной. До того как я родилась, когда родители только поженились, они жили там, внизу. Намного ниже. Отец был третьим сыном торговца Дождевых чащоб. Его семья владела долей в участке древнего погребенного города, и они были довольно состоятельными. Но потом дед умер. У отца было два старших брата. Самый старший унаследовал участок, а средний умел извлекать из него прибыль. Но этого было недостаточно, чтобы прокормить три семьи, и моему отцу пришлось самому зарабатывать себе на жизнь. Иногда мне кажется, что именно это и обозлило мою мать, еще до моего рождения. Наверное, она надеялась беспечно жить в достатке и родить красивых детей, а потом выгодно пристроить их замуж или женить. — Тимара скривила губы в невеселой улыбке. — Одна мелочь, и все оказалось бы совсем по-другому. Мне кажется, если бы мой отец был старшим сыном и наследником, кто-нибудь уже посватался бы ко мне, даже имей я хвост, как у мартышки, и голос визгливый, как у древесной крысы.

Татс рассмеялся, напугав ее, но через миг девушка присоединилась к его смеху.

— Неужели та жизнь тебе понравилась бы больше, чем эта, которую ты ведешь сейчас?

Похоже, он спрашивал искренне. Тимара усмехнулась.

— Ну, эта жизнь мне нравилась больше, когда я была младше и мы не были такими бедными, как сейчас.

— Бедными?

— Ну, понимаешь, мы живем впроголодь, обитаем в верхних ярусах Трехога, где ветки тонкие, а дорожки узкие. Но мы не всегда жили здесь.

— А по-моему, вы совсем не бедные, — возразил Татс.

— По-твоему, может, и так, но тогда мы жили богаче, это уж точно. — Тимара вспомнила времена раннего детства. Да, тогда они жили достаточно хорошо. — Мой папа был охотником, очень ловким. Одно время он добывал мясо для драконов, пока Совет не перестал честно платить за это. Тогда папа решил попытать счастья в фермерстве.

— Землю возделывать? Где? В Дождевых чащобах и земли-то подходящей нет.

— Не все растения,

которые мы едим, растут на земле. Так он всегда говорил. Многие съедобные растения вырастают в кроне — в почве, нанесенной в углубления коры, или у них есть воздушные корни, или они питаются соками самого дерева…

Тимара пыталась объяснять, хотя от воспоминаний об этой идее отца на нее всегда наваливалась усталость. Вместо того чтобы бродить по ветвям и мостам Дождевых чащоб, добывать дичь и собирать то, что дает сама крона, отец затеял попытку выращивать еду. Идея была не нова. Время от времени кто-нибудь, подобно отцу Тимары, вдруг воображал, будто понял, как добиться результата. Брал различные растения, пригодные в пищу, и пытался взращивать их там, где нужно человеку, а не там, где посадил их Са. И до сих пор никому не удалось заставить лес плодоносить в соответствии со своими планами.

Отец был просто решительнее и упорнее своих предшественников. Говорят, упорство — хорошая черта. Но мать Тимары как-то бросила — мол, это лишь означает, что их семья прожила в бедности гораздо дольше, чем те, кто попробовал, убедился в неудаче и быстро вернулся к охоте и собирательству. «Фермерство» отнимало у семьи много времени и приносило куда меньше плодов, чем собирательство, однако отец Тимары не сдавался, веря, что в один прекрасный день все их затраты окупятся.

— Похоже, про твоего отца говорят правду, — тихо промолвил Татс.

— Мать говорит, ради отцовской мечты ей пришлось пожертвовать всем, что доставляло ей радость. Может быть, это правда, я не знаю. Когда я была маленькой и отец занимался просто собирательством, мы жили в доме из четырех комнат, построенном так близко к стволу, что даже во время бури он лишь едва-едва покачивался.

Это были лучшие дома в Дождевых чащобах. Чем ближе к стволу построено жилище, тем оно надежнее и тем меньше страдает от ветра и дождя. До стволовых рынков оттуда рукой подать, а если спуститься вниз по стволу, увидишь таверны и игорные дома. Правда, возле ствола и солнечного света меньше, но Тимара считала, что, если хочется насладиться солнцем и ветром, всегда можно залезть наверх. Мосты и дорожки, обвивавшие дерево вблизи их прежнего дома, были прочными, их ограждение, тщательно сплетенное, поддерживалось в порядке. Если за солнечным светом она карабкалась вверх, то, чтобы почувствовать под ногами почву, достаточно было с такой же легкостью спуститься вниз. Тимара не особенно любила прогулки вниз, на твердую землю, но ее матери, похоже, там нравилось.

— А чем тебе невзлюбилась земля? Мне кажется, это самое естественное место для жизни. Я скучаю по земле. Скучаю по возможности бежать или идти, не опасаясь упасть.

Тимара покачала головой.

— Не думаю, что смогу доверять земле. Здесь, в Дождевых чащобах, чем ближе к земле, тем ближе к реке. А река разливается. Иногда неожиданно, без всяких признаков, по которым можно это предугадать. Мы ведь знаем: все, что строится на земле, долго не простоит. Однажды река поднялась так, что затопила древний город. Это было ужасно. Многие рабочие оказались там, словно в ловушке, и утонули.

Широкая беспокойная река пугала Тимару. Девушка знала, что вода поднимается в определенное время года, но порой наводнения случались внезапно. Чаще вода бывала умеренно едкой. Зато после землетрясений река делалась смертоносного серовато-белого цвета, и тогда падение в воду означало для человека смерть. Владельцы лодок вытаскивали их из воды до той поры, пока река не возвращалась к своему обычному цвету. Бывая на земле, Тимара боялась, что река неожиданно начнет подниматься и поглотит ее. Только на надежном дереве, высоко над коварной водой и прибрежными трясинами, девушка чувствовала себя в безопасности. Это был глупый, детский страх, но его испытывали многие обитатели Дождевых чащоб.